Главная
Новости
Ссылки
Гостевая книга
Контакты
Семейная мозаика

Мая Халтурина: РЯДОМ С ЦВЕТАЕВОЙ-1

Мая ХАЛТУРИНА

Альманах "Семейная мозаика" №6, 2004 г.

«Когда, Маринушка, я держу в руках Вашу светлую головку и вглядываюсь в Ваши зеленые глаза через всю стихию полета страсти, тоски, восторга, чую явственно весь меня поглощающий ритм Вашей души. Это мой собственный ритм - это две реки сливаются... Это мгновения великого освобождения, потери собственных душевных очертаний, чувства одиночества... Это полученное от другого неопровержимое доказательство своего бытия - бессмертие...»

Из письма Никодима Плуцера-Сарно Марине Цветаевой.
12 июня 1917 года.
Нижний Новгород.


Согласно воспоминаниям Анастасии Ивановны Цветаевой, весной 1915 года ее муж Маврикий Александрович Минц познакомил Марину Цветаеву со своим другом Никодимом Плуцером-Сарно (сестры Цветаевы называют его «Плуцер-Сарна». Как правильно – я не знаю, по крайней мере, сын его, Юрий, уже был Сарно, и это написание досталось по наследству его сыну и внуку - Яше). В первую же встречу, если верить Анастасии, Никодим подарил Марине корзину незабудок.

Анастасия Цветаева так рисует его портрет:

«Помню лицо Никодима — узкое, смуглое, его черные волосы и черные глаза... Он был... среднего роста... привычно — элегантно одет (элегантность эта не имела в себе ни одной ноты лишнего, ощущаясь как le stride necessaire), и был он молчалив, и глаза его темны... и была некая внезапность движений — брал ли портсигар или вставал вдруг идти, и была в нем сдержанность гордеца, и было в нем одиночество, и был некий накал затаившегося ожидания, и что-то было тигриное во всем этом — и если это иначе назвать — была ненасытность к романтике, хватка коллекционера и путешественника, и был он на наш вкус романтичен весь до мозга костей — воплощение мужественности, того, что мы — в совершенно не общем смысле — звали авантюризмом, то есть свободой, жаждой и ненасытностью...»

Анна Саакянц, известная исследовательница биографии и творчества Цветаевой, пишет о нем (возможно, со слов той же Анастасии Ивановны):

«Старше Цветаевой на несколько лет, европейски образованный (доктор экономики), этот человек не только во многом импонировал ей, он оказался надежным другом. В тяжелые 1917-1919 годы, вместе со своей женой Татьяной Исааковной, которую Цветаева с благодарностью упоминает в письмах тех лет, он поддержит Цветаеву, поможет ей материально... А тогда, в конце 1916 года, он стал вдохновителем совершенно новых страниц цветаевской лирики».

Картина несколько идиллическая... Согласно воспоминаниям Юрия Никодимовича, сама Анастасия Ивановна в поздние годы неоднозначно отзывалась о Никодиме, и вопрос о том, помогал ли он в тяжелые времена голодающему поэту или нет, продолжал ее болезненно волновать. Мне кажется, все это лишь свидетельство избирательности человеческой памяти. Иногда мы помним только какие-то штрихи, только миги, забывая о многом, что было прежде или после.

Для поэта Марины Цветаевой память тоже была тем материалом, который она переплавляла в поэзию своей жизни, своих писем, своих мифов. Весной 1941 года, в Москве, уже проводив в тюрьму мужа и дочь и оставшись вдвоем с сыном, одинокая, бездомная и нищая Марина Цветаева разбирает свой архив и... На книге «Версты» со стихами 1916 года она делает пометки: кем в свое время они были вдохновлены. Книга в ее руках превращается в воспоминание о счастливом прошлом, о любимых адресатах ее стихов: Блок, Ахматова, Мандельштам, Тихон Чурилин, София Парнок... А под стихотворением «Руки даны мне — протягивать каждому обе...» написано:

«Все стихи отсюда — до конца книги — и много дальше — написаны Никодиму Плуцер-Сарна, о котором — жизнь спустя — могу сказать, что — сумел меня любить, что сумел любить эту трудную вещь — меня. А говорил он по-русски — так — и за это я его особенно любила! — «Там, на солнцепеке, сидят профессоры во сандалах и доят козы...» МЦ, Москва, 3-го мая 1941 г. — м. б. в самый день встречи с ним — в мае 1916 г.».

Заметки о Никодиме Марина Ивановна сделала 3 мая 1941 года, а 10 мая у нее приняли передачу в тюрьму для Сергея Яковлевича, с теплой одеждой. Теперь Цветаева уверена, что мужа должны отправить по этапу... Это – фон ее воспоминаний.

***

... Часто случается, что чем ближе к нам человек (по времени и по родственным связям), тем меньше мы его знаем. С Юрием Никодимовичем, автором воспоминаний об Анастасии Цветаевой, я было знакома недолго и поверхностно. Знаю о нем очень мало - почти ничего, кроме того, что он был отнюдь не гуманитарием, а сугубым технарем, очень крупным специалистом в своей области (что-то связанное с космической электроникой). Единственная ссылка на него в Интернете – статья в журнале Space Bulletin, 1995, Vol.2, No3 (Oleg M.Miroshnik, Vladimir A.Kozhevnikov, Arkady D.Belienkiy, Yuri N.Pluytser-Sarno. «A drama in orbit with a happy ending»).

На меня он производил впечатление человека себе на уме, сдержанного и ироничного. Я не знала, что он дружил с Анастасией Ивановной, писал неплохие стихи... Он умер в 1998 году, в год публикации этих мемуаров, которые по своей тонкости, очаровательной простоте, по человечности интонации кажутся мне образцовыми! Если бы я писала мемуары, то я бы хотела писать именно так.

Самое удивительное, что с Цветаевой был знакомы или как-то связаны два других Яшиных прадедушки. Яшкина бабушка с отцовской стороны, Гарэн Александровна, носила фамилию своего отчима, известного авиаконструктора Микулина. А ее настоящего отца звали Николай Николаевич Рябов, он был репрессирован и много лет отсидел в лагерях. Возможно, фамилия отчима спасла бабушке Гарэн жизнь или по крайней мере уберегла от многих неприятностей. Так вот, по семейной легенде, отец бабушки Гарэн - «это тот самый» (как пишет мой папа в своем «Мир тесен») Коля Рябов, который упоминается в толстом томе воспоминаний Анастасии Цветаевой, изданных еще в советское время. Гимназистом он был знаком с семьей Цветаевых и ходил с сестрами Асей и Мариной кататься на коньках.

О том, каким образом пересеклась с Мариной Цветаевой судьба Ивана Халтурина, как к нему попал листок бумаги - один из последних, на котором рукою Марины Ивановны в августе 41-го года в Чистополе было написано несколько строк – об этом рассказал мой папа Виталий Халтурин. Но это совсем другая история.

Как говорит моя мама: не мир тесен, а прослойка тонка.

Рига. 15 мая 2004 года.
см. также: Рядом с Цветаевой - 2

<< Т.Раутиан: РЕВОЛЮЦИЯ и ПОСЛЕВаря Петрова>>

САрна - это по-русски сЕрна, дикая горная коза. Но окончание на "а" в фамилии мужчины противоречил русскому обычаю и потому - официально русифицировалось а в произношении даже "офранцузилось": СарнО.
То же произошло с белорусской фамилией у мужчин: ДубрОва, эквивалент русскому ДубрАва (лесок). превратился в Дубров. Что у ж и говорить про мусульманские фамилии - еще в древние времена обрусевшие татарские князья стали Урусовы а уж в советское время все стали Рахмановы, Мухамеджановы и пр.
Татьяна Раутиан, 05.06.2017

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:
Введите число, изображенное на картинке:
Все отзывы

Последние отзывы:
Фотогалерея
(c) 2008-2012. Контактная информация