А.П. Дубров: ГОД ЗА ГОДОМ

1931-1934
Полагаю, что я начал свою сознательную жизнь 18 августа 1930 года – эта дата официально зарегистрирована как начало шевеления плода в маминой «карточке беременной» №5352883 от 26.12.1930 в Консультации пункта Oхраны Mатмлада*
Пекуровская Фанни Петровна (кстати, Лия - Павловна, Ефим – Павлович, но Раиса – тоже Петровна! На самом то деле, все они – Пейсаховичи, конечно...). Адрес: Воинова д.44, кв.20. Возраст 30 лет.

И вот в клинике Отто, что в Ленинграде, на Менделеевской линии, ранним новогодним утром, в 3 часа 45 минут 1 января 1931 года**, я появился на свет! Ура!!! Шлепок по попке и я заорал так громко, что все подумали, что я в будущем буду незаурядным певцом, а что получилось на деле - можно увидеть из дальнейшего. Итак, результат 9-месячных ожиданий таков: мальчик, вес 3000 г, через 10 дней, при выписке – 3450 г. Длина тела при рождении – 53 см (все ахнули!).

Решение врачей: на выписку - 10.01.1931, на работу 26.02.1931. Подумать только, у женщины родился первенец, можно сказать, долгожданный, а ей - «На работу!». Вот жизнь…
В Ленинград, на Воинова 44, кв 20, где мы жили у тети Лии, пришла телеграмма из Мозыря***:
«Радостно целую Фаню Сашу Здоров Петя».
____________________________________________________________
Примечания:
*«Материнства и младенчества». Тогда шутили: «Охрана материнства
от младенчества».
**Хоть и известно, что «родить нельзя погодить», мама боялась родить
меня в старом, 1930 году
***Папа все это время был в Мозыре, поэтому мама и поехала рожать
в Ленинград, поближе к сестре Лие.
_____________________________________________________________

Вскоре, захватив с собой маму, я уехал в Москву, на Руновский пер. 10, кв. 8 (4-ый этаж без лифта). Прожив первые месяцы своей жизни на молочно-растительной диете, я на всю жизнь остался полу-вегетарианцем. В 11 месяцев я, судя по фотографии, уже довольно прочно стоял на ногах и верил в своё светлое будущее. Что было со мной до 1935 года, я вспомнить не могу, разве что под гипнозом.

1935. Мне 4 года
Итак, мы живем в Замоскворечье, на Руновском переулке. Там рядом теперь метро Новокузнецкая. Помню очень мало. С нами жила тогда бабушка Соня и тетя Аня, младшая папина сестра, всего на 8 лет меня старше. Помню, она с подружками закатывала меня в ковер, а я от страха орал диким голосом. Так развлекались 11-летние школьницы.

Парни во дворе (лет 18-20, имя помню только одного: Лёня Балло) научили меня, как попугая, говорить: «жиды, куры, гуси». Я пришел домой и выпалил маме эту фразу. Поразил её чрезвычайно. Мы были единственной полу-еврейской семьей в этом доме.

1936. 5 лет
Отвезли меня к дедушке Александру в Белоруссию. После раскулачивания, когда дом в Мозыре отобрали - вся его семья разъехалась. Сын Кома (Аким) уехал в Брянск, а позже – во Владимир. Дочь Мария вышла замуж за Георгия Денисова и уехала к нему в Дзержинск. А бабушка Соня с Аней жили у нас на Руновском. Дед один остался. Он жил в своем маленьком домишке на хуторе Пхов, работал там сторожем. На складе, где дед работал, хранились пиломатериалы, бочки с клюквой, морошкой, голубикой, грибами. Всё это шло в Москву.

Дети на хуторе били меня. Я с плачем прибегал к дедушке и бабушке. Они успокаивали меня, умывали, давали молока и хлеба. И дедушка говорил:
- Не плачь, Аленька. Они все дураки, один ты у нас умница. Ты у нас филоЗОФ* .
Дедушка давал мне молоток и гвозди, и я уходил к рабочим прибивать дранку (тонкие плоские палочки) к стене. На них потом клали штукатурку. Рабочие строили бытовку. Дедушка платил мне 1 копейку. Я копил их и потом отдавал ему на покупку конфет.


В деревне Телепуны - 2 км от Мозыря, на левом берегу реки - жила сестра деда, баба Миля. Я к ней с хутора ходил за молоком. Нес в кринке полтора литра. Шел по оврагу, через лесок, боялся волков (я трус по натуре) и, чтобы было легче нести, отпивал по дороге прямо из кринки. А это и надо было деду и бабушке Соне, ибо ел я, городской заморыш, плохо.
___________________________________________________
Примечание.
*«ФилозОф», с ударением на О, это еврейское словечко.
Оно из песни, которую часто пела моя мама. Евреи и белорусы
в Мозыре жили вперемежку, противостояния не было. Сын
дедушки, белорусского крестьянина, мой папа, женился на
еврейской девушке, моей маме. Оба они учились в гимназии,
тогда и познакомились. Фаня бывала у дедушки в доме,
пела еврейские песни, дедушка их знал. Кум а хер, дер филоЗоф
… (Иди-ка сюда, филозоф, объясни мне, почему…). Герой
песни задает филозофу «вечные» вопросы: почему мне не
везет, почему жена сварлива, почему дождь и дорогу
развезло и т.д. И бедняга филозоф не может объяснить,
почему происходят эти беды. В песне и ирония, и библейская
грусть, и насмешка. Дедушкин «Филозоф» – это отклик песни,
а может, и намек на мою полу-еврейскую натуру. Это слово
тогда значило больше, чем теперь можно догадаться.
_____________________________________

Возвращаемся в Москву. Я отвык от русской речи. Приехали мы на Руновский. Я вижу – мужик на крыше сарая что-то делает. Я его спрашиваю:
- Степан, шо ты там робiшь?
Это вызвало смех детей.

1937. 6 лет
В 1937 деда арестовали, (мало им показалось, что раскулачили!). Его судила "тройка". Говорили, что отправили по этапу в Воркуту.

1938. 7 лет
Лето мы с мамой провели на курорте «Краинка». Мама, врач лечебной физкультуры, зарабатывает там на жизнь массажем. Густой парк, липы, каждый вечер играет духовой оркестр. Отдыхающие «крутят любовь». Мы, дети, бегаем смотреть на это. Приехал папа – вырвался из Москвы, Лева Малаховcкий тоже приехал. Ему уже 17 лет – он ходит на танцы!
В сентябре иду в школу (№ 517, Кировского района). Помню первую мою учительницу – Антонину Яковлевну.

1939. 8 лет
На этот раз мы с мамой ездили летом к маминой сестре, тете Раисе Пекуровской, в Фергану. Нас встретила Анастасия Гервасиевна, мать Николая Валентиновича Неуструева, мужа тети Раисы Пекуровской. Лошадь, пролетка с высокими колесами. Одним словом – кабриолет! У Неуструевых был большой сад – абрикосы, виноград, etc. Я никогда в жизни не видел такого количества фруктов. Наелся незрелых абрикосов. К вечеру меня отвезли с острой дизентерией. Привезли, вставили в рот клизму и влили ведра два воды. Всё выходило тут же. Только так и спасли меня от смерти. С тех пор я никогда не ем незрелых фруктов. Помню детей – мальчика соседского, его звали Джура. Помню Свету Неуструеву, сестрицу мою двоюродную – ей было два года. Валентина помню, лежал он в коляске, ему полгода. Старшего, Колю, не помню.

1940. 9 лет
Мне защемили на Руновском в железных воротах средний палец левой руки, верхнюю фалангу. Помню: фаланга висит, мы с мамой идем в поликлинику... Согласно китайской теории это место связано с нижней частью спинного хребта, L-3 и L-4 – генезис боли. Донимает меня мой радикулит – спасу нет!

1941. 10 лет
Аким Александрович Дубров (Кома), мой дядя, окончил весной этого года медицинский институт и начал свою врачебную деятельность в детском санатории, под Великими Луками. И поэтому мы - бабушка Соня, тетя Анечка и я - приехали к нему на лето. Пожили неделю-вторую - началась война. Всех детей санатория (300 человек!) погрузили в поезд. И меня в том числе. И отправили в Москву. Наш поезд прошел через станцию Великие Луки в 13-00. Потом мы узнали: в 15-00 немцы разбомбили все железнодорожные пути. Вот так и получилось, что я уехал, а Аким со всей семьей не успел. И они остались под немцами.

Как я один добрался домой с Белорусского вокзала – не знаю. Вот эпизод, который рассказывала мама. Она не знала, конечно, когда я приеду. И вот, в день моего приезда в Москву, она сидела во дворе с женщинами и рассказывала им свой сон. Видит она, будто я, заплаканный, иду по Москве домой. А она будто бы сидит во дворе с женщинами, и вдруг ей кричат дети:
- Тетя Фаня, тетя Фаня, ваш Алик идет!
Не успела она это рассказать, как действительно, дети кричат:
- Тетя Фаня, тетя Фаня, ваш Алик идет!
Вы можете себе представить, что было с моей мамой!

Родители отправили меня на лето далеко от Москвы - аж в Домодедово. Я там жил один у хозяйки, Елены Захаровны, очень хорошей женщины. Всех детей из Москвы эвакуировали, а я - в Домодедово был, и потому остался. Осенью вернулся – надо же в школу!

1941.Октябрь
Каждый вечер аэростаты поднимались над Москвой. Налеты бывали под вечер. Голос по радио:
- Внимание, внимание! Воздушная тревога! Воздушная тревога!
Мы с мамой брали еду, одежду и шли в метро Новокузнецкая. Станция только еще строилась. Мы спускались вниз по деревянным ступенькам. Внизу, на скамьях из досок, сидели люди. Капала вода, а где рельсы – вода текла. От лампочек шел тусклый свет. Пахло бетоном, сыростью, железом. Выли сирены. Через час – голос:
- Отбой воздушной тревоги! Тревога закончилась!

Мама работала в эвакогоспитале с ранеными. А папа был на трудовом фронте: рыл окопы. Потом открылась у него язва желудка и он вернулся с окопов домой.

1941. Ноябрь-декабрь
Немцы бомбили Москву. По случаю праздника 7 ноября они сбросили торпеду на Кремль. Торпеда разрушила несколько домов. И наш дом повредила. Мы временно переехали в дом на Озерковской набережной, около поликлиники. Ходим к знакомым в элитный дом около Устинского моста варить обед – у них в доме есть газ… Папа продает золотые монеты* дантисту, варит щи с мясом и называет это «супчик-голубчик». С фронта пришел сосед, заходит к нам поговорить. Папа тогда курил. У соседа – открытая форма туберкулеза. Папа считал, что тогда он и заразился. Вместе с нами живет дядя Фима, мамин брат. Он работает в конторе «Росстройдеталь». Приносит в больших жестяных банках «костный бульон**.
_____________________________________________________________
Примечания
*Дедушка Александр (в предчувствии раскулачивания) передал папе
золотые монеты – из накопленных еще до революции.
**Это - мутноватая жидкость, «вторичный» бульон. Кости, оставшиеся
в столовой от супового мяса, варили еще раз, и этот бульон
продавали сотрудникам.
______________________________________________________________

Мама работала в эвакогоспитале (1-ая Градская больница в Москве, в отделении чистой хирургии, у акад. Бурденко). Как врач по ЛФК она выхаживала раненых. Я от истощения свалился, и мама отвезла меня на санках в больницу. Помню, что мне было очень стыдно: такой длинный, большой, а мама везет меня. Я поджимал ноги и прятал лицо от прохожих. Мне казалось, что они с укоризной смотрят на меня. Привезла меня мама в детскую больницу, 5-ый Монетчиковский переулок. Главврачом там был отец Адольфа и Михаила Готлибов, известных тогда музыкантов-скрипачей. Главврач был неравнодушен к медсестрам, а они тискали нас, подростков. А мы были слабые, и не могли ответить взаимностью. В госпитале я немного подправился: ел ложками(!) рыбий жир с чёрным хлебом с солью.

В апреле 1942 меня на полуторке отвезли к тете Марии в Дзержинск, Горьковской области. Муж Марии Георгий Денисов погиб в первый год войны под Ленинградом. Жили мы на улице Октябрьской, в двухэтажном деревянном доме, на втором этаже, в одной квартире с соседями, Любовь Васильевной и Александром Васильевичем. Они жили очень хорошо. Он работал прорабом, и их комнаты были полны всего-всего, как в магазине. Тетя Мария работала в детском саду воспитателем, дети у нее были маленькие, лет 3-4. Она там была весь день, с 8 до 20. В то время рабочий день был 11 часов плюс час на обед. Я всё время дома был один. Вечерами немцы бомбили Дзержинск, и мы бегали смотреть воронки от фугасных бомб.

Учусь в 3 классе.
Карточная система. Хорошо помню, как стоял часами в очереди за хлебом (по карточкам) и за продуктами. Карточки у меня сохранились. Вот карточка Марии: “С” («служащая») на январь 1942 г. на мясо и мясопродукты, рыбу и рыбопродукты – 200 г, жиры 300 г. Карточка “Д” («детская») моя, за январь: мясо и рыба – 400 г, жиры - 300 г. Обе карточки не «отоварены». На обороте написано рукой Марии:
«Петя, вот, что должны были получить, как видишь, ничего не получили. Аля мне не в тягость. С питанием уже совсем дрянно. Масло даже наше учреждение стало получать только хлопковое. Больше всего я беспокоюсь за здоровье- оно у него такое, как у тетки - липовенькое...».
На второй карточке (моей) обращение к маме:
«Фаня, напиши сестре-диетичке письмецо. Я зайду к ней в госпиталь. Познакомлюсь. Может, с её участием я сумею проводить Алика, если вы решите, что Алю нужно переправить…».

В Дзержинске тоже был военный госпиталь для раненых, и там была мамина знакомая диетсестра. После школьных занятий я приходил к Марии в детский сад, и она подкармливала меня обедом, оставшимся от детей. Приходил я после их обеда, когда она укладывала детей спать. Меня сажали на это время в темном чуланчике-кладовке, в которой хранились продукты (соль, манка и т.д.) и предметы для уборки помещения (веники, тазики). И еще стоял в кладовке новый чистый унитаз. В унитаз было насыпано много сухого печенья «Мария» и я, пока ожидал, потихонечку сидел на ведре и ел печенье. С тех пор я больше всего люблю это печенье и галеты. Потом тетя Мария приходила, кормила меня обедом, давала мне манные котлетки, завернутые в черную клеенку. Я уходил домой делать уроки и нес эти котлетки домой на ужин.

Мы жили рядом с рынком и железнодорожной станцией. Я часто ходил по рынку, и однажды увидел: люди столпились около женщины (цыганка?). Она хорошо гадала по руке, все восторгались. Хотя я был вообще стеснительным, но тут что-то со мной случилось, я протиснулся сквозь кольцо людей, обступивших гадалку, дал ей деньги (данные мне на хлеб!), и попросил её погадать мне. Она сказала:
«Останешься сиротой, но не скоро,
вначале отец умрёт, а потом мать… ».
Шёл домой расстроенный и стало очень жалко себя…

1943. Январь-Май
Каждый день - утром на речку, а вечером на стадион. В парке появляются раненые бойцы, на костылях и без ног. Они выпивают, рядом с ними женщины.
Помню, мне сказал мой приятель:
- Айда на крышу!
Я никогда не был на крыше. Трусил, но пошел. Ух ты, как здорово! Далеко видно! Все такое знакомое – и такое необычное! Люди ходят внизу – они нас не видят, а мы их видим. Так видят нас птицы. С тех пор мы часто загорали на крыше.
В мае или июне шли составы с разбитыми немецкими танками. Их везли на переплавку. Мы залезали в эти танки, искали разные вещи, в том числе компасы. В них был почему-то налит чистый спирт, ректификат. Мы его даже пробовали. А ведь мог быть метиловый...
Тогда же мы впервые увидели пленных немцев. Они шли под конвоем (человек 60-80), спокойно, в потрепанной форме, о чем-то разговаривали. Впереди колонны шли офицеры в одежде, лучшей, чем солдаты, и выправка у них была другая. Мы бежали и кричали: «Фрицы идут! Гитлер капут!» Это были, так сказать, первые ласточки. В последующие годы немцев привозили в Дзержинск большими партиями для работы на химзаводе им. Свердлова. Это было вредное производство. Через полгода работы лица у рабочих становились желтыми, а волосы – коричневыми.

Август 1943
Уезжаю в Москву. Дядя Фима после развода с тетей Ксаной жил у нас на Руновском. Он работал тогда в ботаническом саду АН СССР, там из теплиц поступали цветы (гладиолусы). Я помогал дяде Фиме продавать их на центральном рынке. Каждый вечер Фима, приходя с работы, рассказывал какой-нибудь анекдот. Запас их был неисчерпаем! Каждый день – новые. Из него так и сыпались присловья, шуточки, анекдоты, каламбуры. Я ждал его прихода с нетерпением*. Потом Фима получил комнату в Останкино, на Студенческой ул., в доме барачного типа с «удобствами» в конце квартала и уехал от нас.
____________________________________________________________________
Примечания Виталия Халтурина
*У меня в памяти тоже остались Фимины шуточки:
В керосиновой лавке: «Гражданам с узким горлышком керосин
не отпускается.»
Вывеска парикмахерской: «Стрижем и бреем Козлов и Баранов.»
Мастерская: «Валяем детские валенки из шерсти родителей.»
Кабинет Зам. комиссара по морскому делу: «Замком по Морде».
Продавец газированной воды: - Вам с сиропом Да или с сиропом Без?
- Бэз.
- Без которого?
- Бэз вишневого
________________________________________________________________________

В школу, в 4-й класс.
Школы приходилось менять все время, т.к. не было комплектации. В 4-м классе я учился в 516-й, в 5-м – в 525-й. Только в 6 и 7 классах учился постоянно в одной школе, 526-й. Успеваемость была, прямо скажем, не очень. Но в седьмом классе мне начало нравиться учиться. Из школьных друзей за эти 60 лет остался лишь Владимир Ильич Воронов. Он рано потерял родителей и его воспитывала бабушка. Картавил, как его тёзка. Он прекрасно рисовал. Держал карандаш или ручку между указательным и средним пальцем руки. Он был хилый, но его никогда не трогали сильные дети: он был эдаким любимцем в классе. Сейчас живет в Москве, известный литературный критик, преподаватель эстетики в военном ВУЗе.

1945 год, май - окончание войны.
Помню всеобщее ликование. Масса людей на Васильевском мосту у гостиницы «Балчуг». Все радостные, веселые. Флаги, шары. Пройти нельзя. Вечером салют из орудий и фейерверк…Тётя ,/bЛия и Виталий в Москве. Мы с мамой встретили ее у Анны Львовны Еловцан*, на Неопалимовском переулке. Помню рассказ тети Лии, как её вывозили из Ленинграда по «дороге жизни». У неё на шее висел мешочек, в нём паспорт и партбилет.
_____________________________________________________________
Примечания В.И.Халтурина:
*Анна Львовна – давняя подруга Лии Павловны, моей мамы.
Когда мама уехала в Ленинград, а я остался, потому что учился
в Энергетическом, то жил у Анны Львовны целую зиму 1945-46
года. Муж ее, Аркадий Борисович Шенкман, - военный строитель.
Он строил Академию Фрунзе и был тогда в генеральской должности.
В 1937 году его арестовали, сослали в Сибирь, откуда он вернулся
через 20 лет. С их детьми, Шурой и Донарой мы дружим вот уже 60 лет.
______________________________________________________________

Тётя Лия, как ветеран коммунистка (в компартии была с 1919 года и работала с Н.К.Крупской в Наркомпросе), получала паек: литер «А». Была шутка в те годы: говорили, что все люди разделяются налитер-Акеры, литер-Бэкеры, а остальные Кое-какеры. По этому пайку тетя Лия получала масло, белый хлеб и т.д.
Тетя Лия всегда была женственна, следила за собой. На голове шиньон был! Она спрашивала меня (я считался знатоком женской красоты почему-то): - Аленька, скажи, я хорошо еще выгляжу? – Я подтверждал.

1947-1948.
Однажды дядя Фима пригласил меня в ЦДРИ (Центральный Дом Работников Искусств) и познакомил с тётей Олей (Ольгой Ильиничной Буклер). После концерта спросил меня, понравилась ли она. Я ответил, что - да. Оля была его моложе на 13 лет, красивая.
Тетя Лия рассказала мне, что она была редактором книги известного экономиста Вознесенского*. Он был так доволен проведенной редактурой, что подарил тётё Лии золотые часики и книгу с трогательной благодарственной надписью. Впоследствии Вознесенского объявили врагом и расстреляли.
____________________________________________________________
Примечание
*Вознесенский был ректором Ленинградского Университета
один учебный год (кажется, 1946-1947). Он слыл очень
дельным человеком, о нем много говорили и возлагали надежды.

В эти годы я сблизился с семьей Веры Васильевны Смирновой и Ивана Игнатьевича Халтурина. У них в доме писателей на Лаврушинском переулке, был мир и покой, была домработница Нина. Сын их, Володя учился в школе. Приходил гроссмейстер Давид Ионович Бронштейн, играл с Иваном Игнатьевичем в шашки. Уже тогда я исповедовал рациональный образ жизни и питания, хотя и не помню, откуда это повелось. Дядя Ваня называл меня «сэр Гигиенист» и это прозвище надолго приклеилось ко мне, хотя и в разных вариантах, например Гигиенишвили.
Почти каждую субботу и воскресенье я бывал у них, и подолгу задерживался, так что мы обедали и даже ужинали вместе.
Вера Васильевна подарила мне прекрасную немецкую пишущую машинку «Олимпия», которая служила мне верой и правдой 50 лет(!). И только в 1998 году, после того как сын мой Павел купил мне РС и вывел в свет Интернета, я подарил «Олимпию» соседу – умному, работящему школьнику Пете.

1949.
В школе у нас были хорошие учителя. Учитель литературы Л.Л.Муравьев был увлечен литерату-рой. Ребята в классе были умные, одаренные, но, как все школьники, задиристые, озорные (ну не все, конечно)
Л.Л Муравьев сплотил ребят, привил любовь к литературе настолько, что мы в 8-9 классе начали издавать свой классный литературный рукописный журнал. Вот там я впервые опубликовал свои переводы с немецкого из «Вильгельма Теля» Шиллера* . Но самой памятной для меня была другая публикация. В 1948 году исполнялось 50 лет Московскому Художественному Академическому Театру (МХАТ). Объявили конкурс среди школьников Москвы на лучшее сочинение. И я вошёл в число лучших за сочинение «МХАТ по радио», где я рассказывал о том, что действительно слушал – о Качалове и других замечательных артистах-чтецах. Долго я хранил этот сборник, но при переезде он затерялся.

____________________________________________
Примечание
*Эти переводы опубликованы в моем сборнике
«Лирика и проза жизни», 1996.
____________________________________________
В это время я учился уже неплохо, даже тянул на серебряную медаль. Сочинение было написано безукоризненно (ни одной ошибки!), но экзаменационная комиссия поставила мне 4 вместо 5 за то, что я написал о наших руководителях партии: «твердокаменные вожди революции». Я был очень огорчен.
Надо было выбирать ВУЗ. Папа хотел, чтоб я учился в сельско-хозяйственном ВУЗе, потому что сам он вырос в деревне, на земле. По совету папы я подал заявление в Московскую Сельско-хозяйственную Академию им. К.А.Тимирязева (ТСХА), на плодоовощной факультет Этот факультет считался элитным и туда был очень большой конкурс. В результате я оказался на агрономическом.

Студенческие годы
1949.
Итак, с 1949 я учусь в Тимирязевской Сельскохозяйственной Академии, (ТСХА) на агрофакультете. Это новая эпопея в моей жизни.
Дорога от дома до Академии была долгой и утомительной. В дороге я учил слова нового для меня языка - английского.
В Академии я быстро познакомился с преподавателями разных кафедр, где велись исследовательские работы. А поскольку я почти всегда сдавал все экзамены досрочно и на отлично, меня выделяли преподаватели и относились ко мне с большой теплотой. Познакомился с аспирантами кафедры ботаники: Виталием Юрцевым, Жоресом Медведевым (известным борцом против засилья лысенковщины в науке), с милой О.Н.Сорокиной, на кафедре цитологии. Она была гонимой как «генетик-ортодокс» и знала лично всех видных генетиков с 1930 годов. Я стал посещать их семинары.

Известный ботаник, профессор Петр Михайлович Жуковский (автор книг «Ботаника» и «Культурные растения») покаялся в 1948 году, на знаменитой сессии ВСХНИЛ, и его оставили зав.кафедрой. Мне он предложил тему: «Изучение подсемядольного колена (гипокотиля) у бобовых культур». Поясню: когда фасоль прорастает, то первыми выходят корешки, а наверху появляется росток, у которого нижняя часть называется гипокотилем. Она мало изучена. Я стал интенсивно заниматься на кафедре ботаники. Летом пришла пора ехать на практику. Кто куда: в колхозы и на агростанции. Я попросил деканат направить меня в Ботанический сад. И деканат направил, думая, что это Ботсад АН СССР, а на самом деле был в Ботсад ТСХА с милыми и добрыми моими учителями кафедры ботаники. Когда я в конце года принёс отчёт о своей работе в Ботсаду ТСХА, ошибка была обнаружена, но выполненная мной работа и отзыв руководителя практики Е.Смирновой и проф. Жуковского сделали своё дело.

Летом и зимой (1949 –1950 гг.) я интенсивно занимался спортом, ибо ещё в школьные годы посе-щал детскую спортивную секцию общества «Динамо», занимался в секции легкой атлетики: бег, метания (вместе с чемпионом СССР Отто Григалкой и другими). Но был я хилый, длинный, физически не развит и результаты были низкие, хотя технику я изучил.

1950
Мои новые друзья идут к завкафедрой доценту Александру Ивановичу Шугару и просят принять меня на кафедру лаборантом. Он соглашается и, с разрешения ректора, я зачисляюсь в штат кафедры, и одновременно мне разрешают учиться очно на факультете.

Все последующие 4 года я работал на кафедре физики. Через год мне дают ставку старшего лаборанта, и я помогаю А.Шугару в работе по спектроскопии редкоземельных элементов. Обучился нарезать дифракционные решётки на отличном старом приборе фирмы « Цейсс». Должен сказать, что кафедрой физики в ТСХА заведовал К.А.Тимирязев, а потом известный ядерщик Д.Д.Иваненко, который после 1946 года ушёл преподавать в МГУ.

На полевой станции ТСХА я делал свой диплом «Биология цветения овса» у доцента Ксении Семеновны Митрофановой, прекрасного человека. Она отдала почти 40 лет выведению лучших сортов овса в стране (А-315-тый – это её детище, всюду районированное). А Т.Д. Лысенко на этой станции проводил свои исследования по переделке растений. Лысенко читал нам курс своих лекций, и мы должны были их слушать и воспринимать перерождение зяблика в кукушку и прочие нелепости безропотно. Правда, не все: группа боевых, прогрессивных ребят-студентов, пришедших в ТСХА в 1952-53 гг., в их числе талантливый и активный Валерий Сойфер, выразили свой протест и демонстративно ушли из ТСХА в МГУ, на кафедру биофизики профессора Льва Александровича Блюменфельда. Сейчас В.Сойфер в США, профессор в Калифорнийском университете в Лос Анжелесе и активно помогает в работе фонда Д.Сороса.

1954
Я закончил ТСХА. Диплом с отличием: 35 предметов на 5 и лишь два – экономика социализма и ме-теорология на 4. Экономику капитализма я сдал на 5, ибо это было легко делать, критикуя всех и вся в экономике капстран. А вот что такое экономика социализма – понять было невозможно.
Метеорологию у нас читал известный учёный Витольд Виткевич. Всё шло на экзамене хорошо и вдруг он под занавес задаёт мне такой вопрос:
- Скажите, откуда к нам приходит погода?
Я стал правильно и толково объяснять про Атлантику и циклоны, идущие со Скандинавии и тд. Витекевич выслушал и сказал:
- Надо отвечать так: погода к нам приходит с Запада!
и поставил мне 4 – единственную четверку на нашем курсе. Пять у него никто не получил. А слова профессора я запомнил на всю жизнь, ибо они весьма значимы в прямом и переносном смысле.
Я получил красный диплом с рекомендацией Учёного Совета в аспирантуру! Это было важно для меня, ибо большинство моих сокурсников поехали в колхозы (кроме комсомольских и партийных деятелей).

Аспирантура
Поступаю в аспирантуру в Институт Биологической физики АН ССР в лабораторию фотобиологии к ст.науч.сотр. Софье Викторовне Тагеевой. Сдаю все экзамены на отлично и начинаю изучать второй язык – немецкий. Работаю с упоением – изучаю люминесцентную микроскопию у микробиолога проф.М.Н.Мейселя, электронную микроскопию у проф.Г.М.Франка, ультразвук у И.Е.Эльпинера (он родом из Мозыря!), радиобиологию у проф .А.М.Кузина.

Тут происходит интересный эпизод – мне после сдачи всех кандидатских экзаменов, назначают тему: «Действие ультрафиолетовой радиации на физико-химические свойства клеток». Тему утверждают на Учёном Совете. Я выступаю и вдруг мне задают вопрос:
- А вы считаете , что действие УФ волн в ваших экспериментах будет аддитивным?
Этот вопрос задал Михаил Бонгард, талантливый учёный из лаборатории биофизики зрения профессора Н.Д.Нюберга, отца любимой всеми нами Ии Нюберг и друга Л.И.Дёмкиной и Г.Н.Раутиана – известных учёных-оптиков. Я тогда мало что понимал в механизмах УФ действия, но ответил:
- Да, я считаю, что именно так!
Тогда Мика Бонгард, как звали его друзья, выкрикивает в зал:
- Тогда вы ошибаетесь!
И я, с такой же экспрессией и даже с некоторым апломбом заявляю:
- Я ещё молод и могу ошибаться!.

А Николай Дмитриевич, как всегда был молчалив, хотя было видно, что он всё видит и слышит. Все годы на Учёных советах он не тратил слов попусту, ибо не любил эту формалистику и ненужный трёп, сидел и вырезывал маленькими ножницами из бумаги фигурки животных – верблюдов, собак. жирафов, детей-близнецов, и раздавал их окружающим. Но когда надо было – он выступал с точным вопросом, ибо следил за ходом выступлений.

Первая любовь
Если бы я её не пережил, то наверное, не понимал бы, что это такое. Перед самым окончанием Академии я неожиданно влюбился в студентку-иностранку с плодоовощного факультета (это был элитный факультет в ТСХА!), Блажену Кудрнову из Чехословакии, г. Градец Кралов. Это была полная девушка с открытым лицом и светлыми волосами. Я оказывал ей всяческие знаки внимания - приносил к ней в общежитие цветы, фотографировал её, где только мог. Однажды, желая объясниться с ней по серьезному, я пригласил её в ресторан «Узбекистан» (на Трубной площади), заказал столик на двоих. Пришли, сели. И тут я узнал, что Блажена уже помолвлена, и ей вся эта ресторанная кухня и мои ухаживания ни к чему. Мы встали и, не тронув ничего из еды, ушли. Разумеется, я расплатился за весь заказ. От горя, я не знал что делать. Страдая, честно говорю, я думал с горя даже о самоубийстве, настолько отказ Блажены был для меня ударом… Чуть не плача, рассказал маме. И она, как могла, утешала меня. Прощаясь со мной, Блажена сказала: «Александр, каждый кузнец своего счастья!» Я вырезал ей на память из целой палочки четыре звена цепи и по-чешки вырезал слова: «Блаже! Разве человек кузнец своего счастья?!».
Не знаю, сохранился ли этот мой подарок у Блажены Кудрновой.
Впервые в жизни признался девушке в любви. До этого все встречи были всегда дружеские, увлекательные, но без всякой душевной тяги. Я вообще был стеснителен, самодостаточен: спорт, резьба, радио и учёба, учёба, учеба. Но внутри себя я был очень эмоционален, искал в женщине подлинного друга, душевно был открыт. Теперь же в моей душе произошёл перелом и, по-моему, на всю жизнь: я решил, что любовь – это не для меня. Мне суждено работать и работать. Тогда я ёщё не знал, что наибольший процент холостяков - у родившихся под знаком Козерога. А я как раз Козерог.

1958 г.
Валентина Павловна Данильченко (02.06.1936 - 19.10.1994)
Я - в аспирантуре в Ин-те биологической физики АН СССР. Подспудно гложет мысль - мне уже под тридцать, а у Дубровых нет продолжателей рода. Эта мысль по-настоящему угнетала меня. Что только ни делала за эти годы мама, сватая мне очень милых и хороших дочерей своих знакомых.
И вдруг в Институте биофизики я встречаю Ину. Она училась в Институте рыбного хозяйства и ей нужна была справка о работе. В институте она работала сначала в виварии, а потом перешла в лабораторию мышечного сокращения к Е. Б. Кофману и работала под началом Мэри Каламкаровой. Работать в биофизике ей было интересно.
Умная, статная, полная дивчина – она мне сразу понравилась, ибо она воплощала образ такой женщины, какая мне тогда представлялась идеальной для создания семьи. Мы подружились, стали встречаться и решили пожениться.
На моё 28-летие, 1 января 1959 г, мы пришли на Руновский 10, легли спать на раскладушке и в 3:45 Ина поздравила меня с днём рождения. Пятого февраля 1959 мы зарегистрировали наш брак в Кировском ЗАГСе.

Запомнился разговор с заведующей ЗАГСом:
- Девушка, будете брать фамилию мужа?
- Нет! А вдруг потом придется брак расторгнуть!
- Ну что же это вы – не успели зарегистрироваться, а уже о разводе думаете!
Через год родился Андрюшка, но была пренатальная асфиксия... Ина говорила, что ребенок был крепкий, хорошо развитый, и волосики кучерявились на головке. Дома и на работе все знали о нашей трагедии. Я был в шоке и впервые сильно поседел…

1960 г.
Хотя диссертация моя была к тому времени фактически уже готова – я был в такой депрессии, что не мог о ней думать. И, не защитив её, я сбежал. Ушел от руководителя С.В Тагеевой, вложившей много сил и труда в мою аспирантуру и относившейся ко мне, можно сказать, с любовью. Ушел в тоске, в никуда. Потом люди, знавшие меня, помогли мне перейти в орготдел Президиума АН ССР. Там я проработал год и немного пришел в себя.
Только в 1961 году, образумившись, возвращаюсь в ИБФ АН ССР, заканчиваю диссертацию и в 1962 году защищаю её, единогласно, в Институте физиологии растений АН СССР. Работа в биофизике все больше захватывает меня. В стенной газете «Биофизик» было даже написано, что по числу публикаций в журналах на первом месте были А.Дубров и М.Бонгард. Хотя, конечно, качество статей Бонгарда было намного выше моих. Он был уже, по сути дела, сложившийся учёный, а я, как и в жизни, долго был инфантильным. Но упорным и устремленным – этого у меня не отнимет никто…

Дети
Прошёл год. И вот 27 февраля 1962 г. я звоню в звоню в родильное отделение 4-ой Градской больницы:
- Скажите, Данильченко родила?
- А вы кто ей?
- Муж
- У вас двойня – мальчики!
Бегу домой:
- Павел Георгиевич! Ина двойню родила – мальчики!
Павел родился в 6:50 и Олег в 7:00 утра.
Режем зеленое верблюжье одеяло на две половины и идём поздравлять Ину и забирать детей.

Меня часто спрашивают : почему вы с Иной так назвали детей, а не «Петр и Павел». Или – не «Игорь и Олег». Мы не колебались, как назвать первого, – Павел, в честь тестя, Павла Георгиевича Данильченко. А вот с Олегом было труднее. Я не хотел давать имя моего отца, считая, что оно не очень красивое, а главное - связано с ранней гибелью отца. Стали держать семейный совет и вместе c П.Г.Данильченко решили дать имя Олег. Такова история имен детей.

В Институте сенсация - у Дуброва двойня! Иду в Президиум АН ССР, где за год работы уже все стали близкими и знакомыми. Делюсь новостью.
Управляющий делами АН СССР Г.Г. Чахмачев распорядился поставить меня на первую очередь на получение жилья в ИБФ. Мне дают малогабаритную двухкомнатную квартиру в пятиэтажке, без лифта на улице Ферсмана, 7.

Юность закончилась.
Мне 31 год. Я стою на своих ногах.
Я кандидат наук, у меня семья – жена и дети,
у меня есть квартира, крыша над головой.
Впереди – жизнь в науке.

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:

Введите число, изображенное на картинке:

• Добрый день, Татьяна Глебовна ! Уви...
• 
  Здравствуйте, уважаемая Татьяна Глеб...
• 
  правильная ссылка на архив с формуля...
• 
  Кто из Веналейнов играл в шахматы? В...
• 
  Это сын Любови Гирбасовой. Внук Тать...
• 
  Добрый вечер! А Казахстанские Гирба...
• 
  Мой прапрадед Лев Людвигович Делакур...
• 
  Здравствуйте! А почему второе семейс...
• 
  Здравствуйте!...
• 
  Спасибо. Узнала много нового. Занима...
• 
  Уважаемая Татьяна Глебовна, скажите ...
• 
  СПАСИБО Огромное Эльтекова Анна Гео...
• 
  Не единственное. Возможно где-то ест...
• 
  Получается, это единственное фото Ан...
• 
  Внимательный читатель сообщил мне, ч...