СЕСТРА МОЯ НАТАША

Наталья Глебовна Раутиан родилась 8 сентября 1916 года в Петрограде. Она – старшая дочь моего отца, Глеба Николаевича Раутиана. Мать ее, Ольга Владимировна происходила из рода Лабунских, интересных людей, о которых надеюсь написать отдельно.
В своих воспоминаниях моя мама, Лидия Ивановна Демкина, пишет:

От первого брака у Глеба Николаевича была дочь Наташа, которую он очень любил. Ольга Владимировна тяготилась ею и не хотела заниматься воспитанием дочери. Она оставила ее на Украине у своей сестры, по мужу Ошкало.

После нашей женитьбы Ольга Владимировна предложила Глебу Николаевичу взять Наташу к себе, поскольку, де, я учительница, и смогу поэтому лучше воспитать девочку. Глеб Николаевич принял это предложение с удовольствием, я не возражала, и Наташа стала жить с нами. В первые годы у нас с ней сложились хорошие отношения.

Я на 10 лет младше Наташи и ее детские годы не помню.
Есть фотографии, где я, маленькая, с Наташей. Вместе с ней мы были на даче у моих дедушки и бабушки Демкиных, которые жили в Пирите, в пяти километрах от Таллинна. Папа привез нас туда на лето. В то время, в 1927-28 году еще можно было ездить в эту близкую заграницу. Я тогда осталась в Пирите на зиму. Следующим летом меня забрали домой, в Ленинград.

Только в более сознательном возрасте, из нечаянно услышанных взрослых разговоров, я узнала, что у Наташи другая мама, которую я никогда не видала и не знала даже, как ее зовут.

Нелегкая жизнь «футбольного мячика» досталась Наташе в детстве и юности. Помню свое детское впечатление, что была Наташа потрясающе красива. Контрастируя с ее Раутиановской смуглотой и загаром, сияли голубые глаза, струились золотые волосы. Она приходила расчесывать их к огромному бабушкиному зеркалу, с рогатой оленьей головой вверху, которое висело в столовой нашей квартиры. Я, сидя в уголочке, издали любовалась ею, как неким идеалом женской красоты. Думаю, ей было тогда лет 15.

Эдда Клавине, в девичестве Лабунская, троюродная сестра Наташи,рассказывала мне немного о Наташиной юности.

Когда Наташа училась в школе, существовал так называемый групповой метод - считалось, что уроки готовят вместе и за всю группу отвечает кто-нибудь один. Наташа, с её живым умом и сообразительностью, обычно отвечала за свою группу, и из двух возможных отметок, УД и НЕУД, получала неизменный УД.

Папа хотел, чтобы Наташа стала врачом. Она не соглашалась. Тогда он собственноручно отнес ее документы в мединститут. Наташа же хотела работать в области физкультуры и поступить в Институт Лесгафта. Подговорила двух своих друзей-мальчишек, и они ночью влезли в окно и выкрали ее документы из мединститута. Утром она, как ни в чем не бывало, отнесла их в институт Лесгафта. Наташа закончила этот институт и получила специальность инструктора лечебной гимнастики.

Когда мы вернулись из Изюма, мне было уже 14, ей – всего 24. Мы стали «ближе по возрасту» и начали интересоваться друг другом. Она жила тогда в крохотной комнатке ("для прислуги") с дверью в кухню и окном на черную лестницу. Я приходила к ней в ее чуланчик, и мы разговаривали. Почему-то не помню совсем, о чем говорили. Но это были предметы, о которых никогда не говорили в нашей семье. Появилось и осталось ощущение возникающей близости. Хотя, конечно, она была совершенно другой породы. Общение это продолжалось недолго. Началась война, мы уехали в эвакуацию. Она была мобилизована, и осталась в Ленинграде.

Второй период нашего общения возник в конце войны. В сентябре 1944 я приехала из эвакуации поступать в институт, а вся наша семья еще оставалась «там»: половина семьи - в Сарсу, половина - в Йошкар-Оле. (Завод-Сарс, так назывался поселок в семи километрах от железной дороги, на полпути между Казанью и Свердловском. Там во время войны был стекловаренный завод № 542 Наркомата вооружения, там осталась мама с четырьмя детьми. А папа уехал в Йошкар-Олу. Туда был эвакуирован ГОИ. И когда - наконец то! - открылась возможность вернуться в ГОИ, папа не мог ее упустить. и в 1944 уехал туда с тремя детьми. ТГР)

Наташа во время войны и блокады дежурила на крышах, обезвреживая зажигательные бомбы. Имея альпинистские навыки, принимала какое-то участие (не помню, что именно), не то в закрашивании золотых ленинградских куполов в грязно-зеленый цвет для маскировки (в начале войны), не то в смывании этой краски после войны.
Каждый раз, приезжая в Ленинград-Петербург, с родственным чувством смотрю на золотой шпиль Петропавловки, на сияющий купол Исаакия. На какой-то из них взбиралась моя сестра и, вися на веревках на космической высоте, на резком ветру – работала… Кто бы из нас смог!

Но основная ее работа во время войны была в госпитале. Для нее лечебная гимнастика не была списком стандартных движений в ответ на стандартные симптомы. Наташа понимала действие упражнений очень глубоко, как взаимодействие разных систем организма. Говорила, что движение может предупреждать и лечить все болезни, а лекарства без движения - бесполезны. Ее задачей в госпитале было восстановление подвижности конечностей у раненых после длительной неподвижности под гипсом. На этой почве у нее были серьезные споры с многими врачами, которые практиковали полное гипсование. Она настаивала, требовала, чтобы у раненых оставляли свободными хотя бы пальцы, чтобы человек мог ими шевелить, дабы не атрофировались нервные пути, мышцы, не затвердевали суставы. Экспериментом на себе доказывала, что здоровый палец, проведший один месяц в гипсе, перестает сгибаться, и требуются длительные, более года, усилия чтобы вернуть ему хотя бы частично, подвижность. Именно – частично. Этот ее собственный «экспериментальный» палец так и остался плохо сгибающимся до конца жизни, хотя она и трудилась основательно над его восстановлением.

Наташа никогда не умела мирно сочетать «идеологические» различия с личными отношениями. Это приводило к нервной обстановке на работе, и, как часто бывает, переходило в банальную склоку. Ну, и тут она неизменно проигрывала, тем более, что в табели о рангах инструктор лечебной гимнастики стоит ниже врача. Сколько трудностей в жизни принесло ей это неумение! Но тут уж ничего не поделать – это генотип.

Энтузиаст лечебной и оздоровительной гимнастики, она работала со взрослыми и с детьми. Не упускала случая и нас просвещать – насчет гимнастики и здорового образа жизни. Говорила о важности плавания для развития дыхания, для лечения болезней суставов, которые в воде двигаются без нагрузки весом тела.

Наташа не ограничивалась своей узкой специальностью. Училась искусству балета "босоножек" у последователей знаменитой Айсидоры Дункан. В одно из посещений нашего семейства в Гармской экспедиции в Таджикистане, кажется, в 1956 году, она показывала нам это импровизационное искусство. Я поражалась: такая «старая» (40 лет!), а как легко и грациозно танцует…

Ах, где мои юные 40 лет, где мои молодые 60-70, когда я еще могла все…

Видимо, еще в институте Лесгафта Наташа занималась акробатикой. И позже рассказывала, как акробатические навыки спасали ее. Как-то раз в переполненной электричке задремала, прислонясь к двери. Кто-то резко открыл дверь. Но она не упала навзничь, как упал бы каждый - но «автоматически» сгруппировалась, перекатилась шариком и встала на ноги, «почти не успев проснуться». Как важно научить свое тело в детстве – это умение входит в hardware и остается на всю жизнь…

Но бывали в акробатике и неудачи: она сломала свою левую руку. Рука неудачно срослась, врачам пришлось ее снова ломать. Левая рука ее так и не стала нормальной. Акробатика осталась незабываемой юношеской любовью.

Как и наш папа, Глеб Николаевич, она всю жизнь обожала солнце, и жарилась немилосердно. Считала, что у нее есть в начальной форме туберкулез и что солнце - лучшее лекарство. Тогда солнце «не было еще» канцерогеном. И она загорала до черна. Каждый год ездила на Черное море. Подрабатывала там инструктором лечебной гимнастики, плавания, альпинизма. Заработок позволял провести на юге весь сезон, «впитывать солнце», запасаясь им на всю долгую темную сырую холодную ленинградскую зиму.

Приезжая к нам в Гарм, в экспедицию, Наташа нашла на "придворной" горе Мандолюль укромное местечко и загорала, как она любила, нагишом, дочерна. Учила детей гимнастике, ходить по горам, плавать.

Семейная жизнь Наташи не сложилась. Она говорила мне, что был у нее в юности горячо любимый жених, но он погиб. Не исключено, что это был не реальный человек – а мечта юности.

Она была хорошенькая, кокетливая, привлекательная. Как и ее мать – очень женственная, (чего не скажешь обо мне, дочери Лидии Ивановны).

Летом, у моря, за ней ухаживали наперебой. С одним из своих друзей приезжала в Гарм. Но человек он был женатый, и хотя искренне привязан к ней, но ничего серьезного из этого курортного романа не получилось.

Много лет продолжались отношения с Курбатовым. На обороте одной из фотографий, которую он подарил Наташе – многозначительная надпись:
"То, что слева – твое, То, что справа – мое.
«Справа» на фото, была его маленькая дочь, которую он держал на руках. Вот такое объяснение в любви, с оговоркой.

Тройной подкидыш, с детства лишенная родного дома, родительского тепла, Наташа искала дружеских отношений со своими родственниками, двоюродными и троюродными сестрами, даже о существовании которых мы долго не подозревали.

В Риге она часто бывала у Эдды Клавиня, урожденной Татьяны Лабунской, которая приходилась ей троюродной сестрой. Дружила с Ириной Маленковой, троюродной сестрой со стороны Раутианов, внучкой Ивана Андреевича Раутиана. Ей, уезжая в Ригу, оставила Наташа пачку своих фотографий. Ирина сберегла их, спасибо ей, мы их приводим здесь.

В Ленинграде Наташа часто бывала у Ольги Ивановны Раутиан, двоюродной папиной сестры. В какой-то из моих заездов в Ленинград очень звала меня познакомиться с ней, наследницей клана Раутианов-граверов. Теперь остается только жалеть, что я не последовала ее приглашению. Что делать – жила я далеко, в Ленинград приезжала на один-два дня и не каждый год. И как часто бывает, сиюминутные дела и другие важные встречи (или казавшиеся важными) заслонили то, что стало невозвратимым. Никто не вечен. Ольга Ивановна уже там, и унесла с собой свой мир, в котором жили родные, но неведомые мне Раутианы…

Связи Наташи с Лабунскими прекратились. Евгения Владимировна отреклась от нее. Она считала, что Наташа во время блокады не проявила достаточно заботы о её дочери Лиде, Наташиной двоюродной сестре. И что та – поэтому, по Наташиной вине - погибла во время блокады вместе со своим двухмесячным ребенком. Разрыв отношений, молчаливый, но бесповоротный, остался навсегда. Он мелькает в виде надписей на открытках: «Всем привет, а некоторым – не привет».

Как оно было на самом деле – теперь уж не узнать. Да и не нам, из своего эвакуационного далека, не видавшим ни бомбежек, ни блокады, судить о такого рода винах. Сколько я знаю, Наташа всегда стремилась помогать родным, Даже тем, кто не очень-то признавал ее за свою.

После смерти матери Наташа переехала в Ригу, в ее квартиру, улица Ленина, 4. Получить там нормальную профессиональную работу не удавалось – возраст, языковый барьер. Частная практика тоже требует и языка и специфического круга общения.

Подступала старость. Одиночество, нищенская пенсия, и, как сама Наташа говорила – паралич воли. Работала сторожем. Пыталась добиться повышенной пенсии, ходила по инстанциям со всеми своими военными медалями, но безрезультатно. Пыталась выбиться из нищеты – возникали проекты, честно говоря, фантастические. Наташа мечтала жить на просторе, у моря, без соседей, построить для этого «дом на колесах», собирала «стройматериал». Возникла идея разводить черно-бурых лис. Этим многие в Прибалтике в то время занимались – но, естественно, в сельских условиях. Лисы в городской квартире, аромат зверинца во всей лестничной клетке, привели соседей в простительную ярость. Отношения накалились до невозможности.

Теперь понятно, что эти странности и фантастические идеи говорили о том, что Наташе в это время нужна была уже помощь медицины, или, как минимум, родственное тепло и нормальная семейная атмосфера. Но она была одна, одна. Приходила и приезжала к родным – в гости. И возвращалась в одинокое свое логово. Иногда приезжали к ней. Ужасались и делали что-то необходимое, но косметическое. Теперь, задним числом, терзаешься – мы упустили ее, надо было сделать что-то радикальное.

Наташа старалась "лечиться" своим испытанным, любимым лекарством - южным солнцем. Последний раз она приезжала к нам в Гарм летом 1987 года. Плохо себя чувствовала. Гармская наша медицина не смогла ее диагностировать, сказали – колит. Она уехала. Оказался рак кишечника. Той же осенью в Риге она умерла.

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:

Введите число, изображенное на картинке:

• Добрый день, Татьяна Глебовна ! Уви...
• 
  Здравствуйте, уважаемая Татьяна Глеб...
• 
  правильная ссылка на архив с формуля...
• 
  Кто из Веналейнов играл в шахматы? В...
• 
  Это сын Любови Гирбасовой. Внук Тать...
• 
  Добрый вечер! А Казахстанские Гирба...
• 
  Мой прапрадед Лев Людвигович Делакур...
• 
  Здравствуйте! А почему второе семейс...
• 
  Здравствуйте!...
• 
  Спасибо. Узнала много нового. Занима...
• 
  Уважаемая Татьяна Глебовна, скажите ...
• 
  СПАСИБО Огромное Эльтекова Анна Гео...
• 
  Не единственное. Возможно где-то ест...
• 
  Получается, это единственное фото Ан...
• 
  Внимательный читатель сообщил мне, ч...