Главная
Новости
Ссылки
Гостевая книга
Контакты
Семейная мозаика

Иван Халтурин вспоминает Аркадия Гайдара

Иван Халтурин. Воспоминания // Жизнь и творчество А. П. Гайдара. — М.: Детгиз, 1964. — С. 236—249.


В начале 1964 года Аркадию Гайдару исполнилось бы шестьдесят лет, но мне трудно представить себе Гайдара стариком. В памяти всех нас, знавших его, он остался молодым, подтянутым, веселым, энергичным, легким на подъем, готовым всегда отправиться в любое путешествие. Он умер в том возрасте, когда умирают поэты: тридцати семи лет. Так умерли Пушкин и Байрон, Кольцов и Бернс, его современники - Маяковский и Багрицкий. Гайдар, несомненно был поэт, хотя и писал прозой. Он жил напряженной жизнью, он отдавал себя литературе с такой щедростью, ничего не жалея и не скупясь, как будто предчувствуя, что жизнь его будет недолга.

Биография его была удивительная. Аркадию Гайдару в 1917 году было всего лишь тринадцать лет. Революция в своем вихре подымает разные силы и разные возрасты - седовласые старики становятся юношами, мальчики рано мужают и бьются в одном ряду со взрослыми. Разве Гаврошу было больше лет, чем Гайдару, и разве маленькие защитники баррикад Парижской Коммуны не показали миру чудеса храбрости и героизма? Гайдар был сродни Гаврошу, и неудовлетворенность тихой, мещанской жизнью, юношеское стремление к социальной справедливости привели его в ряды бойцов революции. Гайдар принадлежал к поколению, у которого был выбор пути: оно должно было самостоятельно решить, за что бороться. Никогда, кажется, не было в России такого разнообразия политических партий. Кроме большевиков, были социал-демократы оборонцы, социал-демократы интернационалисты, эсеры были правые и левые, а какое разнообразие анархистов - от коммунистов до индивидуалистов, я уже не говорю о правых партиях, о кадетах, националистах и прочих. У каждой партии, у каждого течения свои газеты и журналы, свои митинги и собрания.

Гайдар рано сделал свой выбор: он примкнул к партии большевиков, которая боролась за мир, за землю для крестьян, за власть Советов. Впрочем, уже в 1918 году выбор значительно сузился. Началась гражданская война, надо было становиться на сторону белых или красных, третьего пути не было.

С 1918 по 1924 год пробыл Гайдар в Красной Армии. "Солдат революции, революцией мобилизованный", - так обычно пишут о Гайдаре. Но никто не подумал, что видел, что переживал этот солдат, какая это, в сущности, была нелегкая должность! Чего только не пришлось видеть четырнадцатилетнему мальчику: грубость и жестокость, храбрость и трусость, мужество и предательство. Семнадцатилетний командир полка - это исключение даже в то "необыкновенное время". А сколько за этим ответственности за жизнь людей, сколько переживаний, сколько ошибок! Гайдар поведал об одной ошибке Бориса Горикова, другие остались неизвестными. И недаром и неслучайно он не мог написать второй части "Школы" - она возвращала его к тяжелым переживаниям, к ошибкам, которые уже нельзя было исправить. В 1924 году он был демобилизован из Красной Армии - двадцатилетний, с навсегда подорванным здоровьем, ничего не умеющий делать, человек без профессии, без образования.

Молодому демобилизованному командиру пришлось начинать новую жизнь. Он решил стать писателем, и при этом писателем для детей. Обыкновенно люди думают так: прожил человек интересную жизнь, чего же проще описать ее. Материала много, сиди себе за столом да пиши. Прожить жизнь - значить видеть ее итог, знать, как она прошла. Но Гайдару, когда он взялся за перо, было всего двадцать лет, он не прожил жизнь, он ее только начинал. Правда, за плечами у него были годы гражданской войны, много было видено, пережито и перечувствовано. Но как передать то, что он видел, чему был свидетелем? Как передать то множество впечатлений, неопределенных, неоформившихся, как отобрать не случайное, не мимолетное, а самое существенное, самое типичное, самое характерное для времени? Какие слова найти, чтобы они взволновали читателя? Много и других вопросов встало перед молодым начинающим писателем.

Гайдар выбрал трудный путь, немало у него было поражений и неудач. Прошло несколько лет упорной работы и тяжкой учебы, прежде чем Гайдар стал тем, каким его знает сейчас вся страна, - первоклассным советским писателем, любимцем взрослых и детей.

Ставши уже мастером, на склоне своей короткой жизни он писал как-то жене: "Если бы ты знала, сколько мук доставляет мне моя работа! И все-таки я свою работу как ни кляну, а люблю и не променяю ни на какую другую на свете".

Его первая книга "В дни поражений и побед" не приобрела ни силы повести, ни убедительности мемуаров. В ней не проявился еще художественный вкус автора, была слаба и не тверда еще его писательская рука. Это не было ни победой, ни поражением молодого писателя: это была разведка боем, в которой он узнал свою силу, из которой он мог извлечь урок. Только через несколько лет сумел Гайдар найти в себя - в повести "Школа". Эта повесть рассказывает о том, как мальчик Борис Гориков покинул родной дом и старую школу и ушел в Красную Армию воевать "за светлое царство социализма", как он научился бороться с врагами революции, научился верить партии и служить делу рабочего класса.

Школа... - и в нашем представлении возникает знакомое здание: классы с белыми стенами, с рядами парт, длинные коридоры, учителя и ученики. Для Гайдара и его поколения школой была жизнь. Это поколение изучало географию на фронтах гражданской войны, в Сибири и под Царицыном, на горах Кавказа, в степях Украины, в пустынях Монголии и Туркестана. В этой суровой школе войны за ошибки, невыполненные задания люди часто платились жизнью.

В этой повести Гайдар нашел свою тему, свой голос, свое отношение к жизни. Автобиографическая повесть превратилась не в историю его личной судьбы, а в историю всего его поколения.

Из всей биографии Гайдара самое загадочное для меня: как он написал "Школу"? Положа руку на сердце, мы не можем сказать, что "Р. В. С" было вступлением к "Школе", - это только дальние, очень дальние подступы к ней. А ведь после "Р. В. С." были написаны еще более слабые вещи. Откуда же взялась у него в этой повести зрелость замысла, чувство композиции, убежденность интонации, весомое и точное слово?!

Тяга к автобиографии, стремление дать в книге свое время были естественны в те годы; писатели еще более молодые, чем Гайдар, описали раньше его свою жизнь, свой короткий по времени, но такой сложный путь, - это Белых и Пантелеев и их "Республика Шкид", это "Кондуит" Кассиля, "Как закалялась сталь" Н. Островского.

"Школа" была книгой, решившей писательскую судьбу Гайдара: с этого времени он твердо почувствовал себя писателем.

Именно в это время я впервые узнал его лично.

2

В издательстве "Молодая гвардия" мне как редактору пришлось читать гранки повести Гайдара "На графских развалинах". Я только что приехал из Ленинграда и впервые познакомился с этой повестью. Книга мне понравилась, но для каких-то поправок мне захотелось встретиться с автором. Я не мог его найти: он был не то в Кунцеве, не то в Архангельске.

Встретились мы с ним, когда я уже работал на радио - в детском вещании. Гайдар тогда принимал самое активное участие в детских передачах: писал фельетоны, сам выступал перед микрофоном. Репетировалась радиопостановка его повести "Дальние страны", и он каждый день приходил к нам в редакцию, как на службу. Он стал у нас в редакции своим человеком. Мы подружились.

На первый взгляд он производил впечатление рубахи-парня, был общителен, добродушен, весел, но скоро я убедился, что это человек со сложным характером, что за простоватой непосредственностью скрывается зоркий глаз, трезво оценивающий людей и их поступки, что он переменчив в настроении, может даже впадать в мрачность, и что часто он ищет общества людей, чтобы заглушить какую-то внутреннюю тревогу и чувство одиночества.

Гайдар был, по существу, беспризорным, недомовитым человеком. Как древний философ, он мог сказать про себя: "Все мое я ношу с собой". Всю жизнь он прожил по чужим квартирам, негде устроить даже мемориальный музей. Потомки спросят с недоумением, почему Гайдару позволили жить в такой тесной комнатушке, в коммунальной квартире. В те годы Москва еще не была перенаселена, и Гайдар при его положении и его заработке мог бы, пожалуй, обзавестись собственной квартирой. Но он лишен был "шишки собственности". Гайдар был человеком 1918 года. Военный коммунизм наложил свою печать на всю его жизнь, и неплохую печать. Даже одежда его в основном не менялась - она след военных лет. У других - кожаная куртка, у него - кавалерийская шинель. Кожаные куртки постепенно вышли из моды, шинель у Гайдара осталась на всю жизнь. Думаю, что галстук никогда не обвивал его шею - и не потому, что он был принципиально против него, а просто он не шел Гайдару. Гайдар зарабатывал немало, но у него часто не было денег. То много их, то нет ничего. Это от тех же военных лет сохранилось у него презрение к деньгам, инстинктивное желание от них поскорей избавиться. Он мог, получив гонорар, накупить всякой ерунды, мог сделать дорогой подарок, растратиться в один день так, что завтра надо было занимать деньги на обед. Это блистательное презрение к деньгам не облегчало его семейную жизнь, но спасало от устойчивого быта, от благополучия. Это было у него немного демонстративно, как застарелый протест против всякой возможности мещанства, которое было ему ненавистно.

Арзамас, в котором он вырос, - это не Петроград, не Москва, не Нижний Новгород с их традициями боевого рабочего движения, Арзамас - город купеческий, мещанский, захолустье, куда ссылали Горького, это горьковский "городок Окуров". И здесь, конечно, в первые годы революции среди молодежи рождался протест против мещанства. У Гайдара это сохранилось на всю жизнь.

Мои воспоминания о Гайдаре тех лет связаны часто с "учреждениями общественного питания", как он называл насмешливо кафе, столовые, "извозчичьи трактиры". Это потому, что мы с ним были закоренелыми "холостяками" (независимо от того, были ли мы женаты или нет), от непривычки к семейной жизни, от неустройства квартирного, от отсутствия постоянного бюджета. И я бы сказал, что было что-то привлекательное в этих заведениях той поры. Учреждения эти были демократичны, люди легко вступали в беседу, не было той изоляции столиков, какая наступила позднее.

В каждом захудалом ресторане тех лет был оркестр. Как-то мы с Гайдаром обедали в таком ресторане у Никитских ворот. Между супом и котлетами Гайдар сказал:

- Ваня, знаешь, что сейчас сыграют?

- Откуда мне знать?

- А я вот знаю: "Жаворонка" Глинки.

И, к моему удивлению, оркестр действительно сыграл "Жаворонка".

Я никак не мог понять, откуда у Гайдара появился такой пророческий дар. Но вот через некоторое время Гайдар поднимается и куда-то уходит. Я замечаю, что, проходя мимо оркестра, он наклонился к дирижеру и сунул ему что-то в руку. Вернувшись, он с невинным видом объявил:

- А сейчас оркестр исполнит мою любимую песню.

Оркестр начал играть "Умер, бедняга, в больнице военной". Разгадка гайдаровского "предвидения" была мне теперь понятна. Чтобы отомстить ему за розыгрыш, я спросил:

- А ты знаешь, кто написал эту песню?

- Ну как же! Старая народная солдатская песня, - отвечал он уверенно.

- Старая - верно, солдатская - верно, а написал ее... великий князь Константин Константинович Романов!

- А ты не врешь?

- Честное слово, он.

Гайдар задумался.

"Великий князь" в те времена звучало несколько иначе, чем теперь. Сейчас это кажется чем-то таким же далеким, как "феодал", "сюзерен", а тогда немало наших приятелей страдали из-за своего "социального происхождения" - не княжеского, разумеется, а дворянского, купеческого даже.

- Ну и что? Сказал, подумавши, Гайдар. - Все равно хорошо. Все равно солдатская песня.

"Солдатская песня" - это было для него высшей оценкой. Нам так хочется иногда "поправить историю"! Хочется, чтобы Гайдар встретился с Фрунзе и чтобы Фрунзе дал ему путевку в жизнь. И Гайдар с Фрунзе встречаются... и даже не в одной книге. Сделано это на основании воспоминаний, а воспоминания - на основании рассказов самого Гайдара. Гайдар, может быть, тоже хотел, чтобы какие-то повороты в его жизни произошли иначе, чем это было в действительности. И, рассказывая, он осуществлял эти желания. Но не все рассказы Гайдара надо принимать как достоверность. Он был великий мастер на выдумки и великолепный рассказчик: он выдумывал так убедительно, что трудно было ему не верить. Я вспоминаю один случай, когда я сам стал жертвой выдумки Гайдара.

Когда мы работали на радио, мы всей компанией ходили обедать в перерыв. Однажды случилось так, что я не мог несколько дней покидать студию - в эти часы у меня шли передачи, - и все ходили обедать без меня. И вот я вдруг заметил, что мои товарищи смотрят на меня как-то странно, опасливо обходят меня, разговаривают со мной, как с больным. Спрашиваю, в чем дело, что случилось, - молчат. Наконец, выяснилось: в эти дни Гайдар во время обеденных перерывов рассказывал историю о том, как я убил старуху. Нет, он вовсе не пересказывал "Преступление и наказание" Достоевского - в его истории действовал герой, чрезвычайно похожий на меня, и мотивировка убийства была другая. Но рассказано это было с такими подробностями, так убедительно, что слушатели поверили рассказчику. Как отнестись ко мне, они не знали - все-таки свой, товарищ... однако убил... Когда все разъяснилось, Гайдар признался, что не рассчитывал на такой переполох. Вот какова сила его убедительности!

Гайдар вообще был человек неожиданных поступков. Он принадлежал к числу тех, кого обычно обыватели называют "чудаками". Но без этих милых чудаков мир был бы скучен. Нельзя сказать, что он был "не от мира сего", наоборот - он был крепко привязан к земле, к природе, к людям. Но в нем было что-то детское. От него можно было всегда ждать чего-то необыкновенного: пойдя с ним куда-нибудь, нельзя было знать, когда вернешься, где очутишься. Но в его "чудачествах" была своя логика.

Разберемся хотя бы в знаменитой "истории с шарами". Конечно, иметь не один шар и не два, а целую связку - мечта всякого ребенка. Может быть, втайне иной ребенок, побаиваясь, надеется на этих шарах, как в сказке, подняться в небо. Никому из взрослых, кроме Гайдара, не приходило в голову исполнить свою детскую мечту. А Гайдар это сделал. Но вот связка шаров у него в руках, мечта исполнилась - и начинаются недоразумения. Подходят люди, спрашивают: "Сколько стоит?" Он отвечает задумчиво: "Не продаются!" Эти приставания ему наконец надоели, и он стал сам дарить шары прохожим - взрослым и детям. Но дарил он только тем, кто ему нравился. На этом он и погорел.

Это было уже нарушение какого-то сложившегося, привычного людям порядка. Представьте себе: на людной улице столицы, в праздничный день идет веселый человек со связкой воздушных шаров, присматривается к прохожим и дарит шары тем, кто ему нравится. Остальные оказались обиженными. Оказывается продавать всем, а дарит по выбору. И веселый романтик оказался в милиции... Но романтик Гайдар отлично умел находить язык со всеми и быстро сумел сговориться и с милиционерами: конечно, его тут же отпустили.

У Гайдара была детская способность мгновенно выражать свою симпатию и антипатию к людям: он мог на улице подойти к незнакомому человеку и позвать его с собой обедать. Или сделать ему какой-то подарок. Капитан Грей из "Алых парусов" Грина "часто плавал с одним балластом, отказываясь брать выгодный фрахт только потому, что не нравился ему предложенный груз". Гайдар не похож на героя Грина, но я уверен, будь он капитаном яхты, не только грузы, но и пассажиров он выбирал бы по своему усмотрению.

Он любил толпу, любил бывать на базарах, на рынках, там он чувствовал себя как рыба в воде. Однажды он повел меня на птичий рынок. Я там скоро очумел от птичьего щебета и от крика торговок, а он ходил легко, торговался, покупал что-то, разговаривал со всеми, а потом предложил мне сняться у базарного фотографа - на фоне невероятной декорации, в кавказской бурке. Я, конечно, отказался от этого удовольствия, а он позволил себя сфотографировать во всем этом великолепии. Он очень любил такие фото.

Однажды он пришел ко мне со Степаном Злобиным и застал меня больным в постели. Они посидели у меня немного и ушли, пожалев, что я не могу пойти с ними. А через полчаса они вернулись смеясь и преподнесли мне "в утешение" фотографию, которую снял с них уличный фотограф на бульваре под деревом. На обороте Гайдар написал: "В чистом поле..."

Я часто думаю, что без чувства юмора Аркадий Гайдар просто не мог бы существовать: он его спасал и в мрачные периоды болезни, и помогал в отношениях с людьми, и жил в его книгах. Он не был присяжным блестящим остроумцем, которых много в литературной среде, но каждый разговор, всякое его письмо друзьям или близким согреты своеобразной гайдаровской шуткой. Ну кто, зная меня и Гайдара в то время, не рассмеялся бы, прочтя такое:

"Жан, же сюи он ом тре мальорё. Парсе ке тю э юн кошон э тю не вё па екрир рьен а пропо са подлую ви. Жё панс, кё си тю э мон ами, тю дуа екрир-у тю, сволочь, демёр"...

Кстати сказать, он очень любил французский язык, знание которого он сохранил, но употреблял его так своеобразно.

Он любил шуточные послания в стихах. Однажды мы сидели в редакции "Пионера" в ожидании Ивантера и ушли, не дождавшись. На столе ответственного редактора журнала осталась такая записка:

Ивантер, Ивантер,
Все пташки поют.
А нам ничего-то не мило.
Прослышали мы, что в конторе дают
Аванс - по сотняге на рыло.

Не удивляешься, когда находишь у себя на столе листок с неповторимым гайдаровским почерком:

Вставайте же, братья,
Под громы ударов,
Шагайте смелее
Под знамя Гайдара.

А однажды я получил от него из Крыма целое стихотворное послание:

Не поедет Ваня в Сочи,
Не поедет Ваня в Крым,
А поедет он в Солочи,
Где живет рыбак Рувим.
Там живут простые люди,
В первосозданной тиши.
Там вздохнет он и забудет
Злотерзания души.
Злотерзания, зломуки,
Злоключенья злоидей,
Злонегаданные штуки
Злопорядочных людей.
С рыбаком Рувимом кротким,
Сбросив в реку перемет,
За ухой, за стопкой водки
Он вздохнет и отдохнет.
И споют они при этом,
Озираючи луну,
Про любовь, про ночь, про лето,
Про минувшую весну.
И, прислушавшись к их вою,
Ваня с Верою вздохнут
И, поникнув головою,
Все... несчастные, поймут.

Светит месяц, ярко ночью
Озаряет дальний путь.
Едет Ванечка в Солочу -
До свиданья! Не забудь!

26/II - 37 год
Ялта.

Такими посланиями он не только забавлялся сам, но и вносил много веселья в нашу жизнь.

Гайдар был удивительный собеседник. Он не был оратором, я помню только два его публичных выступления: в Ростове-на -Дону - перед библиотекарями детских библиотек и в Москве - на совещании по военному и трудовому воспитанию. Эта последняя речь была им написана заранее и теперь известна всем.

На писательских собраниях он был мастером реплик, острых, метких, иронических. Перед детьми он не произносил речей, он просто разговаривал с ними. Он был хорош в застольной беседе, в спорах. О себе он не любил говорить. Диапазон его способности разговаривать с людьми был необычайно широк: он умел говорить и с ребенком на улице, и с дворником, и с базарной торговкой, и с товарищем по перу, и с солдатом, и с академиком Тарле. Однажды мы с Гайдаром пришли к Фраерманам, когда у них был Евгений Викторович Тарле. Я несколько побаивался, что мы оба не сможем поддерживать беседу с высоким гостем. Тарле был обаятелен, читал наизусть целые страницы Достоевского, разговор шел на самые разнообразные - исторические и литературные - темы. Гайдар поразил меня тогда своеобразием суждений, образностью речи и даже эрудицией. Очевидно, он поразил не меня одного, потому что позднее, встречаясь уже в Ленинграде с Тарле, я всегда слышал от него вопросы: что делает Гайдар? Где он? Что с ним? Тарле запомнил этого умного, своеобразного русского человека.

Как известно, у Гайдара не было законченного образования, но он умел всю жизнь учиться как-то незаметно. Я даже не знаю, много ли он читал. Он не был книголюбом. Библиотека его была случайна, по ней нельзя было судить о том, что он любит. Не раз, перебирая книги на его полке, я говорил ему: "Вот получишь деньги, станешь богатым, давай пойдем вместе по книжным магазинам и купим все, что тебе хочется". Увы! Деньги бывали, но библиотеку мы с ним на завели. Но то, что Гайдар читал, он читал хорошо, о каждой книге у него было свое мнение, и он очень верно судил о них. Он даже ревниво следил за своими товарищами по оружию - детскими писателями.

Прочтя рецензию на повесть Л. Кассиля "Брат героя", Гайдар спрашивал: "Неужели уж там так все без сучка без задоринки? Неужели уж так хорошо?..." А однажды, застав у меня Виталия Бианки, он долго ему объяснял, какая замечательная книга его "Лесная газета", как он читал ее маленькой Светланке и как много узнал из нее сам.

Я помню, он очень любил "Разгром" Фадеева и стихи Багрицкого.

Многие говорили Гайдару, что он в литературе счастливец. В самом деле, говорили некоторые писатели, особенно детские: что ни книга, то непременно попадает в цель, бьет прямо в точку. Казалось, что ему все удается сразу, а книги-то его писались с великим трудом. Даже друзей вводило в заблуждение, что он мог наизусть читать повесть, над которой работал в данный момент. Но он оттого и мог читать ее наизусть, что вложил в нее такую массу усилий, что запомнил каждое слово. И у него было обостренное чувство ритма. Обычно он читал свои новые произведения друзьям с глазу на глаз, как бы для проверки впечатления. Он не жаждал обсуждения своих рукописей, не ждал отзывов - этот хитрый человек по глазам слушателей видел, нравится им или нет, какие места удались, какие провальные.

Только раз я увидел у квартиры, где жил тогда Гайдар, скопление автомобилей: это было чтение "Голубой чашки". В маленькой комнате собралось столько народа, сколько она могла вместить, здесь был весь цвет тогдашнего Детгиза: и директор, и заместитель, и главный редактор, и все редакторы. Всё было чин чином: самовар, чай, разговоры. Рассказ все хвалили. Но я не знаю, доставило ли это обсуждение радость Гайдару. Мне кажется, он любил взять своим чтением человека врасплох, неожиданно, без подготовки.

Мне кажется, что после "Школы" Гайдар стал очень требователен к себе. К пятнадцатилетию комсомола, в 1933 году, он написал для журнала "Пионер" рассказ "Пусть светит". Рассказ был напечатан, но он показался автору и редакции несколько декларативным, и Гайдар ни разу при жизни не издавал его отдельной книгой и не включал в свои сборники.

В редакции "Пионера" в те годы мы были так легковерны, что печатали повести "с продолжением", зная только их начало, можно сказать, покупали большие вещи "на корню". Так было с С. Т. Григорьевым, с А. Кожевниковым, с Л. Кассилем. И, насколько я помню, никто из писателей нас не подвел. Осечка получилась единственный раз - это были "Синие звезды" Гайдара. Каких усилий нам стоило добиться от Гайдара такого куска повести, чтобы мы могли хотя бы для соблюдения элементарных журнальных "приличий" поставить условную фразу: "Конец первой части"!

Никогда еще Боб Ивантер, редактор "Пионера", не метал так грозно грома и молний, никогда редакция не наседала на Гайдара с такой страшной силой. И все-таки вторая часть не появилась. Уж если Гайдар, опытный журналист, знавший, что такое работа в срок, мог так подвести редакцию, значит, для этого были серьезные причины. А главная причина заключалась в том, что работа над повестью "Синие звезды" требовала, очевидно, изменений в сюжете, в характеристиках действующих лиц, какого-то иного поворота событий, а автор уже был связан с тем, что напечатано было в журнале. В марте 1935 года Гайдар писал мне из Арзамаса:

"...Жан, устрашай Боба Ивантера. "Синие звезды" загораются уже иным светом. Кирюшка больше не сын своего убитого отца, - это только так сначала кажется. Сулин не умный скрытый враг, а просто бешеный дурак. Костюх ниоткуда не бежал. И вообще никаких кулацко-вредительских сенсаций. Довольно плакать! Это пусть Гитлер плачет. А мы возьмем посмеемся, похохочем... Хотя и не до истерики..."

Другие настроения овладели в то время Гайдаром, и в Арзамасе тогда была написана "Голубая чашка".

Нет, Аркадий Гайдар не был просто удачником, счастливчиком в литературе. И если "Голубая чашка", "Чук и Гек" кажутся нам сейчас написанными "одним дыханием", то это потому, что автор много и упорно работал, чтобы убрать "литературные леса". Гайдара скорее можно назвать человеком трудной судьбы. Его жизнь отнюдь не была примером благополучия. И тем не менее он был счастливый человек. Известно изречение Короленко: "Человек создан для счастья, как птица для полета". Ну, а если у птицы сломано крыло? Если она ранена на всю жизнь? В том-то и особенность Гайдара, что он был счастлив, несмотря на свою болезнь - следствие контузии на войне, несмотря на то, что ему приходилось лечиться в психиатрических больницах, - в этом его мужество, его сила, его подвиг. Этим ощущением счастья наполнены и его книги. Может быть, именно этим они и дороги так детям и взрослым. Я увидел это на войне. Кажется, какое произведение "Чук и Гек", но это книга о человеческом счастье. И на фронте я особенно понял, как нужно там воспоминание о семейном счастье, об оставленном доме, о детях, о милом домашнем быте, как нужно всегда помнить об этом, как нужно, чтобы люди боролись, страдали и погибали не только за отвлеченное "общее счастье", но и за свое. Без этого ощущения непереносимы казались бы фронтовые лишения и беды.

Началась война. Она началась неожиданно, хотя мы все ее ждали. Старый солдат, Гайдар мужественно встретил наши первые военные неудачи. И с первых же дней войны главной его заботой было - попасть на фронт. Он ходил по военкоматах, но в строй его не брали - и по состоянию здоровья, и потому, что трудно было его использовать как командира, ибо много перемен было с тех пор в армии. Мы обсуждали с ним этот вопрос, однажды подходя к Каменному мосту.

- Аркадий, - говорил я ему, - ты же старый солдат, ты же понимаешь, что это не скоро кончится. Куда ты спешишь? Подожди, найдется и для тебя дело.

В это время на экранах Москвы демонстрировался его фильм "Тимур и его команда".

- Друже, - отвечал он, - вот идут школьники из кинотеатра "Ударник". Каждый из них может подойти ко мне и спросить: "Почему ты здесь?" Что я ему отвечу?

И было ясно: он прав. Он был человек долга, и то, к чему он призывал других, было обязательно для него самого.

Вскоре ему удалось добиться, чтобы его направили на фронт корреспондентом газеты "Комсомольская правда".

Последний раз я видел его, когда он ненадолго приезжал с фронта в августе 1941 года.

Я встречался тогда со многими писателями, приезжавшими с фронта. Среди них были и паникеры, говорившие, что все пропало. Впрочем, и было от чего прийти в уныние: все мы так были приучены к мысли, что будем воевать на чужой территории и малой кровью, что и не трусливые люди призадумались, когда мы отдавали город за городом и каждый день отступали. Иные люди были мрачны и молчаливы, боялись рассказывать, чему они были свидетелями.

Гайдара я увидел, как всегда, с улыбкой, только он казался еще более подтянутым, более внутренне собранным и показался мне даже более уверенным в себе. Он не скрывал тяжелого положения на фронтах, не уклонялся от разговора, он был уверен в конечной победе, но знал, что для победы понадобятся большие усилия и жертвы. Он говорил, что "главные резервы армии еще не введены в бой", - он тоже немножко старался утешить нас, мы все так нуждались в ободрении, - но он "утешал", требуя действия, веря в народ, веря в нашу армию. Он рассказывал, например, что видел, как немецкие самолеты бомбили мост, как трудно уничтожить мост с воздуха. Об этом он написал в одной из последних своих корреспонденций в "Комсомольской правде", и этот рассказ является высоким символом стойкости на войне.

Со своими военными впечатлениями Гайдар тогда выступал в клубе писателей, очень трезво оценивая обстановку.

В последний раз перед отъездом я был у него дома. Вместе обсуждали вопрос, надо ли эвакуироваться его семье. Пришла жена писателя Крымова, с которым Гайдар был на фронте. Гайдар очень тепло говорил ей о муже, о том, как он хорошо держался на войне. Гайдар был удивительно спокоен, ласков со всеми и непривычно рассудителен. Я никак не думал, что вижу его в последний раз. О его смерти, так же как и о гибели Боба Ивантера, я узнал уже в 1942 году в госпитале, где лежал после ранения на фронте.

Гайдар погиб на войне, сражаясь за революцию, за счастье народа, за счастливую жизнь детей, - он умер так, как хотел. А мы потеряли товарища, веселого друга, с которым жизнь казалась светлее и радостнее.

<< Альманах СЕМЕЙНАЯ МОЗАИКА, 2003, №3. Памяти Льва Владимировича МалаховскогоИван Халтурин. Как Дерсу пришел к детям>>

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:
Введите число, изображенное на картинке:
Все отзывы

Последние отзывы:
Фотогалерея
(c) 2008-2012. Контактная информация