Home
News
Links
Guestbook
Contact me
Gallery

5.ЛенЗОС

Планы и реальность
Школа окончена. Надо выбрать, что делать дальше. Мне казалось естественным – Ленинград, университет, физфак. Ведь там учился папа. Наслушавшись с младенчества папиных рассказов о «Физике в Жизни», поработав в заводской лаборатории, я не представляла себе другого будущего кроме как физика. Пишу заявление в университет. Упоминаю, что круглая отличница, что два года работала в лаборатории. Получаю ответ: «Университет не выдает пропусков». А попасть в Ленинград без пропуска нельзя. Тут мама вмешалась. Вот вариант. Есть Физ-Тех институт. И там Инж-Физ факультет. Это почти университет. И даже в каком-то смысле лучше. Ближе к практике. Мама всегда была близка к практике и это было для нее очень важно. Ну, а я же пока не знаю, что важнее. Подаю заявление в Физ-Тех. И действительно, отвечают! Принимают! И высылают пропуск.
Ура!
Мама дает множество инструкций, адресов и телефонов на все возможные непредвиденные случаи.
- Если в Москве будут какие-то сложности – обратись к Сергею Ивановичу.
- Если придется застрять в Москве – обратись к Нюбергам.

Увольняюсь с завода. Еду!
Вот и Москва. Я тут впервые в жизни. Иду на Ленинградский вокзал. Куплю билет и завтра буду дома… Вечер. Я помню, что поезда Москва-Ленинград и обратно ходят ночью, чтобы времени не терять. Утром уже там буду. У кассы очередь, конечно, толкотня. Добираюсь до окошечка. А билета не дают!
- Мало ли что пропуск. Надо еще разрешение. И паспорт не Ленинградский. Нет. Следующий! Гражданка, не задерживайте. Следующий!
Беру записку с адресами. Еду к Нюбергам.
Утром - в Главк, искать Сергея Ивановича. Большое здание. Вхожу. На вешалке генеральские шинели висят. Тогда только что появились воинские звания. С.И. – генерал. Я никогда его не видела раньше. Сотрудников оптического института, ГОИ, я очень многих знала не только по именам но и в лицо. С детства. Со времен, когда я в ГОИ в детский очаг ходила. А это – Главк. Тут я никого не знаю. Но зато тут все знают моих родителей. Меня пропустили к С.И.
- А-а, дочка Лидии Ивановны!
Рассказываю свою историю. Показываю пропуск, паспорт.
- Да, с этим пропуском вас высадят в Клину. Вот что сделаем. Поезжайте в Лыткарино на завод к Бужинскому
- К Игорю Михайловичу?
- Да, он сейчас директор завода. Он знает, что делать.
Чудеса. Игоря Михайловича-то я хорошо знаю. Он в Изюме жил в том же доме, что и мы, но на первом этаже, а мы на втором. Начальником первого цеха был, молодой, веселый. Любимый мамин ученик. Мама часто о нем рассказывала, какой он молодец, какой энергичный, как быстро всему учится и прочее, какой организатор прекрасный. Мы конечно, тогда были еще дети, а он – начальник цеха. Но он нас и тогда считал за людей.
Лыткарино? Где же это? (Googlе тогда не было, и даже изобретатель его еще не родился).
Выясняю и назавтра еду. Да, это он. Но повзрослел не на пять-семь лет, а, кажется, на двадцать.
- Сделаем так. Я оформляю тебя на работу на заводе и пошлю в Ленинград в командировку. Это надежно. Паспорт взяла с собой? Хорошо. Давай. Приезжай в понедельник за командировкой.

Баба Соня
До понедельника я пасусь около бабы Сони, Софьи Николаевны. Это мама Нюберга и дочь известного музыканта Николая Дмитриевича Кашкина. В Швейцарии училась. Она мне рассказывает про Москву, про храм Христа Спасителя – от него яма осталась – ты видела забор? Мы с ней едем в Останкино. Она показывает мне Шереметьевский дворец. Он сегодня закрыт – но
- Софья Николавна? Да, конечно, ради бога. Да что вы, конечно, милости просим.
Мы ходим по музею, она рассказывает мне историю жены Шереметьева, крепостной актрисы его театра, на которой он женился. Он построил этот дворец, когда… Вот это сцена… тут бывали…
А что тут на всех углах стоит белая гипсовая фигура в длинной шинели и с рукой за бортом – не обращай внимания, это к Шереметьевым отношения не имеет.
Почему-то я никого тогда не помню в её квартире, даже Николая Дмитриевича, который бывал у нас в Ленинграде до войны. Даже Иечку, мою незнакомую тогда ровесницу.
Понедельник, Еду в Лыткарино и получаю командировку.

Ленинград
Вот я и дома.
- Тётя Таня! Ну, как вы? А как Вы? Бессвязные вопросы. Ну, потом, устроимся и поговорим подробно.
Тетя Таня – человек неразговорчивый, и рассказывала иногда и понемногу. Она всю блокаду была донором. После сдачи крови их кормили настоящим обедом. И магазин был специальный донорский, на Старом Невском около вокзала. Назывался просто Гастроном. Крови много брали за раз. Голова кружилась. Но ничего. У нас живет Аннушка, которая до войны обстирывала наше семейство.
Во время блокады они с Аннушкой жили в одной комнате, в «кабинете», там безопаснее при артобстреле и теплее – окна выходят в узкий двор, ветра нет. На полу «буржуйка», чугунная печка, на ней чай кипятили, варили что-то. Топить можно чем угодно, бумагой, хворостом, дровами. С Аннушкой - кот, который пережил блокаду. Аннушка кормила его селедочными головами, которые оставались в дет. саду - детям давали селедку.
Все время пока Аннушка дома – кот не слезает с ее плеч. Он и спит с ней, придерживая лапой. Ведь она каждый день уходит – а вдруг насовсем уйдет? Кот нервничает.

Тетя Таня рассказывала, как она получила билет. В баню! Это было просто немыслимое счастье. Топили только одно отделение, мылись все, и мужчины и женщины. Потом я видела эту баню в кино, в фильме «Ленинградская симфония». Там пришел греться музыкант, который шел пешком через весь город на репетицию этого концерта. Тетя Таня сказала
– Вот когда я увидела, на что мы все похожи. Ноги как спички, «между ног трамвай проскочит!» - Такая была ленинградская формулировка для блокадной худобы. Сейчас легче. Блокада прорвана, по карточкам все выдают.

Поехала я нa свой Физ-Тех оформлять поступление.
- Здрассте. Документы пожалуйста. Так, так. Хорошо. А прописка есть»?
- Еще нет, завтра пойду оформлять. Я же родилась в Ленинграде и квартира цела.
- Нет без прописки мы не можем оформлять. Пропишетесь – приходите, быстро оформим.
Вот тебе бабушка и Юрьев день. Очередь на прописку в главной милиции, занимать надо с вечера. Нахожу главную милицию, прихожу, там уже народу много и все как будто знакомы, все понимают с полслова. А я новенькая, никаких порядков не знаю. Но записалась в очередь. Список. Как фамилия? Ка-ак? Номер (на ладони химическим карандашом). Перекличка тогда-то и тогда-то. Опоздаете на перекличку – из очереди вычеркнем.
Сходила на перекличку, отстояла весь день. До моего номера очередь не дошла. Все снова. Опять номер, опять перекличка.
Наконец, кажется – с третьего раза, вхожу. Маленькая клетушка, там сидит начальник.
- Документы… Так. Где работаете?
- Я не работаю, я поступила в …
- Не работающих не прописываем. Всё. Следующий.
Но я поступила, меня зачис…
- Гражданка, освободите помещение. Следующий.

Что же теперь будет? Тетя Таня говорит:
- Ну, надо оформиться на работу. Тут не биржа, но есть такая контора, где дают направление на работу.
- Какую?
- Ну, какая есть.
Та же самая история. Очередь, список, номер на ладошке. С первого раза не успеваешь. Наконец попадаю к начальнику.
- Паспорт принесла? Так, хорошо. Прописка есть?
- Нет, еще нету, вот поступлю….
- Без прописки не принимаем. Следующий.
Но мне сказали…
Гражданка, освободите помещение. Сказано вам – без прописки не …

Взяли меня за хвост, положили под мост…

Иду домой.
Пишу маме – так мол и так. Отвечает.
- Поезжай на ЛенЗОС, в отдел кадров, там Лидия Ивановна Монина.
ЛенЗОС! Завод оптического стекла. Это Лензосовцы эвакуировались в Сарс , это с ними я работала. Кто-то остался, кто выжил – работают. На завтра еду в Лензос. Приезжаю, вхожу, рассказываю.
- Ну, что же.
- Тебе отказ нигде не написали?
- Нет, даже бумаги мои не смотрел.
- Это хорошо. На работу я тебя оформлю, прописку сделаю. Но уж никаких институтов. Будешь работать. Надо бы тебе сразу ко мне прийти.
Молчу. Что поделаешь. По крайней мере буду дома и прописка будет. И зарплата. А там посмотрим.

ЛенЗОС
На работу с первого числа.
Прежде всего выясняю, как до завода доехать, чтоб не опоздать. А тогда был закон об опоздавших..Закон этот в народе назывался «Шесть – двадцать пять». Вот если опоздаешь, не помню на сколько, может быть на 20 минут, – получишь «6 - 25». 25 процентов вычета из зарплаты в течение шести месяцев.
Пошла «репетировать». Трамваев мало, ходят редко. Иду к Московскому вокзалу примерно в такое время, чтоб не опоздать. До ЛенЗОСа – 13 остановок. У вокзала, где мне садиться – трамвай уже битком набит. Приходится на подножке висеть. А там уже висят несколько человек. Повисаю и я, еду. Холодно, ветер. Народ норовит влезть в середку – а для этого кого-то выпихнуть. Минут 40 ехать.
Вот так я и ездила, почти всю зиму. Висеть приходилось чаще с «другой» стороны. Но и там было человек пять-шесть. И там - столбы, на которых трамвайные провода держатся. Перед каждым столбом вжимаешься, так чтоб столбом этим тебя не смело с подножки. Весело конечно, теперь вспоминать.

Мой друг Сонечка
Работаю в физлаборатории. Тут нас трое . Софья Владимировна Чистова, зав лабораторией, и еще молоденькая женщина, мама двух детей. Забыла как зовут. Ну, у нее дом дети, для чего-то еще нет ни времени, ни сил, ни охоты. Очень милая, хорошая, но мы мало с ней общались.
А Софья Владимировна, одинокая женщина, взяла меня под свое крыло. В культурном смысле. Могу сказать, что мы с ней очень сдружились. Она была старше меня лет на 15. Училась на физфаке. Её отчислили с третьего курса якобы за неуспеваемость, а на самом деле «за соц-происхождение»: отец – капитан царского флота, мать - немка.
Иногда я приходила к ней домой. Она жила на Пушкинской улице, прямо напротив памятника Пушкину. Я и не знала, что он есть, этот Пушкин. Маленькая комнатка в коммунальной квартире, сразу у входной двери. Крохотная комнатка. Столик, диван, книжная полка. Много книг на английском. Первый раз вижу человека который читает по-английски толстые романы. Она мне рассказывала свою историю. Не все сразу а как-то по кускам. Отец ее был капитан на военном корабле. Жену привез из плавания, немку. Это еще в царское время было, тогда никто этому не удивлялся.
Что было с её родителями – она не рассказывала, я стеснялась спрашивать. Старший брат ее тоже был капитан. Капитан первого ранга. Соответствует армейскому полковнику. У брата был друг, тоже капитан первого ранга, Сонечкин жених. Но пожениться они не успели. Их корабли, и его и брата, отправили неизвестно куда – это же все военные тайны! Ей казалось, что в Норвегию. Когда началась война, вот эта, с фашистами, они были где то там и никаких известий. Сонечка пыталась узнать, ходила в конторы, в кои никому ходить не советую. Там спрашивали – а кто они вам? И ничего не отвечали. Как бы «Это сведения не подлежат..» в таком духе.
Возник некий товарищ, из тех, кто якобы мог что-то узнать, и мог защитить ее! от каких-то репрессий? за брата и жениха, которые неизвестно где и что с ними, где-то там за границей? И все это намеками и иносказаниями. Он приходил к ней домой раз в месяц, пил чай, был отменно любезен, вел светские разговоры, а она должна была дать ему конвертик с деньгами. А то… Якобы он как-то ее спасал. Неизвестно от чего. Что же это было? Я про такие вежливые поборы не слыхивала. То ли ее покойная мать была немка и поэтому можно было с ней делать что угодно. То ли с братом и женихом там что-то произошло, что ей не говорили, но как-то намекали. Вот так она и жила. Тосковала.
Каждую весну в Филармонии исполняли Пер Гюнта и она каждый раз ходила. Он был, как память и брате и женихе. Меня взяла с собой на этот концерт. Рассказывала про Пер Гюнта. Про Сольвейг.
Мы с ней много ходили в филармонию. Один раз ездили в Тосно на электричке. Там в помещении летнего театра ставили оперу «Тристан и Изольда». Летний театр – это такое дощатое сооружение сарай такой, по форме - театр. Ноябрь, может быть, не помню точно. Ветер из щелей свистит. Не знаю, почему оперу надо было ставить в Тосно на этом сквазняке. Может быть композитор немецкий виноват? Конец ноября, уже зима. Бедная Изольда сверкала своими полуобнаженными плечами.
И книги Сонечка мне давала, о которых я раньше не слыхала. Сагу о Форсайтах, например.
За этот год, что мы с ней общались я прошла у нее целый курс культуры. Она звала меня «Ребенок».
Потом, уже из Гарма, я зашла ее навестить. Соседи сказали – умерла. Как – умерла? Она же еще молодая совсем! Ну, 50, не больше… Но соседи не стали разговаривать. Закрыли дверь и всё.

ХЛЕБ
Мама не очень знала, как в Ленинграде обстоит с продовольствием. Прислала посылочку ржаной муки, килограмм пять. Настоящей ржаной. Вот это была проблема – узнать, как испечь хлеб. С белой мукой все просто, а вот про ржаную все говорили, что очень трудно. Мы раздобыли инструкцию А где испечь, - ясно, в лаборатории, в муфельной печке. Муфельная печь по размеру раза в два меньше духовки, сделана из того же материала, как стекловаренные горшки. Внутри, по бокам и по потолку обмотана проволкой, какая бывает на электроплитках. В муфельных печках варят пробные стекла, какие-нибудь новые сорта. Кстати в качестве горшков используют платиновые стаканчики. Потому что платина выдерживает температуру 1200 и не плавится.Они неприглядные, серые, мятые, по форме как вафельные стаканы для мороженого.
Ну вот, испекли мы ржаной хлеб. Запах – на весь наш отдел лабораторный. Начал народ сходиться якобы по каким-то важным производственным причинам. А на самом дела на запах горячего хлеба их потянуло. Устоять невозможно. Вроде бы и не голод уже, не блокада – а все равно.
Завод сотрудников подкармливал На обед давали макароны – большую тарелку с верхом. Без карточек. По специальным талончикам, УДП называется. «Усиленное дополнительное питание». Его звали «Умрешь Днем Позже». Но уже об «умрешь» речи не было. Я на этих УДП за два месяца так растолстела, что кожа на боках растянулась. Пришлось срочно худеть.
Еще нам за вредность давали молоко. Не настоящее, его не было. А соевое. Я, как самая молодая и сильная, должна была его приносить. Беру флягу молочную. Наливают – ну, не полную, но литров 10. Взбрасываю на плечо – и полкилометра до трамвая. Но я его не могла пить. Какая-то гадость искусственная.
Лето 1944 было жаркое. Мы пошли на Неву купаться. Но вода уже не была такая чистая, как году в 1933, когда мы учились плавать между большими баржами. Вылезли из воды – все в пятнах смолы какой-то черной. Долго потом пришлось оттираться бензином.
В то лето затмение было. Не полное – но почти. У нашей лаборатории за окном – деревья, от них тень на земле внизу. И свет пролетает между листями. На земле круглые светлые пятнышки. Ну, все привыкли, круглые и круглые, и не задумываются – а почему круглые?. Они ведь всегда такие. А тут все эти пятнышки стали как откусаные печенюшки. И все время сужаются, уменьшаются. Очень интересно.

Как жизнь?
В то время была серия анекдотов, ответы на вопрос : «Как жизнь?»
- Как Жизнь?
- Как генеральский погон.
- ??
- Без просвета
Или вот еще :
- Как трамвай четвертый номер
- ??
- С острова Голодай на Волково кладбище.

Это правда был такой маршрут трамвайный. А остров Голодай произошел видимо от иностранной фамилии Холидей. Что буквально значит «святой день», или вообще – праздник.
Еще было несколько на ту же тему, не помню. Кажется, тетя Таня мне их рассказала. Посмеялась я тогда и рассказала у нас в лаборатории. Мы на работе пили чай большой компанией. Наша лаборатория, химики, еще кто-нибудь. Посмеялись и забыли.
Но вот получаю конверт без обратного адреса. «Явитесь в Райисполком, комната номер такая-то, к шести часам». Что бы это значило? Являюсь. Говорят – посидите в коридоре, подождите. Жду полчаса, час. Наконец вызывают.
- Вот вы антисоветские анекдоты распространяете! А вы знаете, что... Вы что, антисоветский человек?
Что-то в этом роде. Я говорю
- Да нет, я вот как раз и возмутилась, какое безобразие, вот люди какие нехорошие анекдоты рассказывают!
- Кто вам их рассказал ?
- Я в трамвае слышала.
Ну, он меня еще немного попугал. А потом говорит. Раз вы советский человек то в следующий раз информируйте нас. Мы должны это пресекать а вы ведь советский человек? Вы нам поможете. Вот распишитесь тут, что будете…
- Нет, я расписываться не буду. Я конечно буду вам помогать, но расписываться не буду.
- Ну посидите еще в коридоре, подумайте.
Сижу в коридоре час, два. Снова отказываюсь. Снова сижу в коридорчике. Ощущение надо сказать неприятное. Какой-то как будто гипноз. Сопротивляюсь внутри себя изо всех сил. Наконец, уже часа два ночи – отпустил.
Иду по набережной домой, иду, все это в голове перекручиваю. Почему то именно приходилось сопротивляться не человеку, не мысли какой-то – а как будто гипнозу.. С Акуловой горой сопротивляться было весело, просто озорная была строптивость. …
А до московского вокзала 13 остановок, и трамваи давно не ходят, а завтра на работу к восьми. Через неделю поостыла от этого впечатления, рассказала Сонечке. Она говорит
-Ах, какая досада – не предупредили тебя. Это же химичка наша стукачка. Все это знают. Это ее работа.

ГОИ, Йошкал Ола
Вдруг отправляют меня в командировку. В Йошкар-олу. ГОИ еще не вернулся в Ленинград, по прежнему там работает. Оттуда надо привезти прибор. Мама пишет – там в нашей квартире в таком-то комоде есть всякие пеленки-распашонки, которые остались от Володи. Захвати их с собой и отвези в Йошкар Олу тете Вере (маминой сестре) У нее скоро будет ребеночек.
Собираю чемодан, еду.
Смотрю расписание. Калинин. Большая остановка, полчаса стоять будем. А ведь в Калинине сейчас мой одноклассник Володя Иванов. В армии, но еще не фронте. Эх, была не была. Выхожу, иду в кассу, делаю остановку. Это значит, что я с этим билетом могу дальше ехать на каком-нибудь другом поезде. Иду искать их военную часть . - Нашла, спрашиваю
- Иванова бы мне повидать.
- А кто он тебе, брат? муж?
- Одноклассник.
Начальства нет рядом, часовые рады случаю поболтать. Пришлось подождать, пока там окончится какое-то ученье. Приходит Володя, рассказывает. Про Женю рассказывает, Женю Соломеину, подружку свою. Это любовь была еще в школе в 9-м классе. Про ребят рассказывает, с кем переписывался. Хороший мальчик, в классе был самый умница. Про Борю Соловьева – летчик истребитель. Уже летал. Его еще в прошлом году взяли. Шайдулин – в госпитале, ранен. Один час только можно разговаривать.
- Все, кончай.
Ну, делать нечего. Иду опять на вокзал.

Поезд до Казани, потом пересадка на Йошкар-олу.
На вокзале объявляют – всем пассажирам на Йошкар-олу пройти санобработку, без справки на посадку не пустят.
А если бы это только баня, так и слава богу. Но будут жарить вещи и даже обувь. А обувь после этого так скукожится, что надеть нечего и думать. Плетусь, куда велено. Тётенька на входе смотрит на меня жалостно.
- Домой едешь?
- Нет, из дома в командировку.
На-кося, вот тебе справка.
Уф, отлегло.
Добралась до Йошкар-олы. Наш папа с братьями и с Кирой тоже тут.
Слушаю местную речь. Всегда бывает интересно, когда слова приходят в другой язык и их местная грамматика седлает. Слушаю радио: «Картошка-шамыч, капуста-шамыч». Что это за шамыч, окончание, множественного числа? А может, родительного падежа? Или глагол какой-нибудь?

Побывала у тети Верочки с посылкой.
Приключений никаких не было в городе – вот разве что бровь пропорола колючей проволокой. Метель, не видно ничего. Не то что проволоку – а и автобус можно не заметить. Вот и ящик с прибором готов, можно ехать. Его привезли, слава богу, на вокзал. Ничего себе посылочка. Ящик 60 на 60, а высотой с меня ростом. Привезли, поставили на платформу и уехали. Ну ладно. Я же молодая-сильная, справлюсь.
Подают поезд. Мой вагон оказался вовсе не там, где я его жду. Приподымаю, проволакиваю мой ящик. Платформа низкая, вагон высокий. Теперь по лесенке надо поднять этот ящик в вагон. Слава богу, оказалось, в этом городе есть носильщик. Нанимаю (а хватит ли у меня деньжат на носильщиков на всех пересадках?). Вот мы с ящиком на площадке. И я на площадке - а теперь? В вагон? Ящик же как холодильник, большой, проход загородит. Значит тут и будет стоять. И я с ним буду стоять. Не могу же я оставить без присмотра казенное имущество - это же какой-то прибор. С ним надо бережно. Приходит проводница, проверяет билет.
- А почему в багаж не сдала? Ну вот и стой тут.
Казань, приехали. Попросить бы кого помочь. Ни одного дяденьки нет подходящего, все женщины или старики. Как уж я этот ящик спустила по лесенке на платформу и сама не знаю.

Дальше – в Ленинград. Деталей не помню. Помню, что злющая проводница меня из вагона выталкивает, ящик чуть не сбросила из вагона. Помню, вторую ночь не сплю около ящика. Помню, что какой-то дяденька гнусненький все рвется мне помогать. Я понимаю, что он противный и надо держаться подальше – а сама-то не могу никак с этим ящиком и с проводницами бороться..
А он действительно, помог. Погрузил. Денег у меня совсем никаких, на трамвай только.
- Ну, спасибо, до свиданья.
Нет, он опять ко мне подкатывается, а я изо всех сил делаю вид что его первый раз вижу и вообще. А он едет в том же вагоне. И все норовит разговаривать в таком тоне, будто я его родственница. Поезд тащится 11 часов! Когда же это кончится…
Я же всегда всё могла, всё мне было нипочем. А тут…

Мороженое
Зимой, в январе 1945 появилось мороженое. Цена коммерческая конечно, типа недельной зарплаты. А мороз – градусов 25. Тетки-мороженщицы ходят как бочки, в трех шубах и поверх – белый халат. На шее на ремне ящик, там брикеты, твердые как камень. Покупают. Думаете, домой несут? Нет, конечно. Тут прямо на улице и едят. Мороз 25… Мороженое! Это чудо! Невтерпеж…

Тонкий инструмент – кувалда
На ЛенЗОСе меня поразила одна женщина.
Рабочая первого цеха, стекловаренного. На ЛенЗОСе «горячей выработки» не было. Стекло варили «на вывоз» Когда стекло сварится, разбирали стенку печки и горшок вывозили. Надевали на горшок кожух железный, сантиметров на 5-10 шире горшка и засыпали песочком. И стекло там медленно, неделю, остывало. И вот когда оно остынет, его надо «развалить.» Сначала отбить горшок от стекла и а потом само стекло разделить на куски нужного размера. Представляете, работка? Это же огромный кусок стекла, примерно кубометр.Стекло ведь не распилишь пилой. Надо отбивать от него куски. Так вот эта женщина «разваливала варку». Ее инструмент – кувалда. Огромный тяжелый молот. Почему – женщина? Это была работа ее мужа. До войны. Он ушел на фронт, а она приняла его работу. Что кувалда тяжеленная – это еще полдела. Надо так разбивать стекло, чтобы получались куски нужного размера, а того, что называется «мелкие дребезги» - поменьше.
Работа завода – эта как река, поток. Этот поток то и дело проходит через «узкие места» от которых зависит, пойдет он дальше, вперед, к результату – или застрянет в нем. И тогда - всё, предыдущие усилия – напрасны. Вот и эта маленькая женщина, с огромной кувалдой. Теперь только от неё одной зависит – сколько получится «готового продукта». Все на неё смотрят с почтением и надеждой.

Победа! Конец войны
Все последние дни мы в ожидании. Наши уже взяли Берлин. Числа 6-го или 7-го на площади у московского вокзала стоял грузовик, кино-аппаратура там, киношники суетятся. Ну, всё, думаю – скоро объявят и будут снимать народ на площади. Стою, жду, жду. Но нет. Киношники уехали. Так ничего и не произошло.
Когда же?
И вот вечером 8 мая – даже уже ночью, в два часа – по радио объявили. Утром на заводе шум. Обнимаемся, а кто и плачет. Никто не работает, новую варку не стали готовить. Возник спиртик, выпили за Победу. Разошлись. Иду домой пешком. Трамваи не ходили. Народу на улице полно, видно, никто не работает.
Наконец-то!
Потом говорили, что в Москве офицеры ходили по улицам, скупали у мороженщиков весь ящик целиком, ребятам раздавали. В Ленинграде этого не было. Наверно не было там таких офицеров, с деньгами.

ЛГУ
Скоро начало учебного года. Решила – иду в Университет, на физфак. Приняли, нет проблем. Сказали - начало занятий – 1 октября. А с 1 сентября – а колхоз. Ну, что-то в колхоз не хочется. Я уже там наработалась раньше. А на ЛенЗОСе чувствую себя как дома. Там все свои, всех знаю, интересно. Ну, ладно. Обсуждать не стала. Это школьники, которым после школы делать нечего – вот их можно и в колхоз. А я рабочий класс.
Прихожу в отдел кадров к Лидии Ивановне.
- Так и так. Поступила в университет, увольняйте меня с 1 октября.

<< 4. ЗАВОД-САРС"Физик" об ИСКУССТВЕ>>

Add your opinion

Your name:
Your email:
Your opinion:
Please enter number shown on the picture:
All feedback

Latest feedback:
Gallery
(c) 2008-2012. Contact me