Home
News
Links
Guestbook
Contact me
Gallery

4_ВЯТКА и лето 1942

Из Ленинграда мы все уехали в разные места. А родители через месяц после нас прибыли в Вятку. И папа начал нас собирать.

Собираемся в Вятку

Папа начал собирать нас всех в Вятку. Мы же все в разных местах. Но сначала, еще по дороге.ю удалось взять Володеньку. Он был абсолютно чуть живой, полтора года почти, а не то что не ходил - головы не держал. Он был я яслях. А помещались они рядом с железнодорожной станцией. И вот, представьте - ночь, 4 часа утра. Поезд где ехали папа с мамой остановился. Сколько он будет стоять - пять минут или пять дней - неизвестно. Мама больна - сердце. Папа рискнул и пошел искать малыша. Кого-то там из персонала разбудил и заставил найти Володю. Он был абсолютно чуть живой, полтора года почти, а не то что не ходил - головы не держал. собрали каких-то одежек мешочек. Повезло - поезд все еще стоял. Доехали до Вятки. Нашли хорошего доктора и мама начала по ее указаниям лечить Володеньку.
Потом папа стал собирать остальных. Мы же все в разных местах, так что папе пришлось делать несколько рейсов.
Особенно не повезло Сергею. У него всегда любимой болезнью было воспаление легких. Но одно дело лежать дома когда мама ставит свои замечательные компрессы, горчичники и банки. А совсем другое дело, когда кусок железной дороги длиной в 75 км разбомбили и надо идти вперед пешком. От г.Данилова до г.Буй. А мороз. А у Сереги температура 39.
И вот папа закутывает Серегу во все что есть, кладет на раздобытые откуда-то санки и везет. 75 км. Мальчика, которому почти 13 лет. Это невозможно даже представить себе. Но папа выдержал и прошел эти бесконечные километры. И Сергей выдержал, не замерз, не умер и доехал до Буя, а потом на поезде еще 600 км, в Киров.
Мы снова все вместе.

Осваиваемся
Когда мы все собрались, наконец, в Вятке (тогда - Кирове), наш Володенька уже начал ходить. В это время еще можно было на рынке покупать продукты и он подкормился и окреп. Мама мне сказала, очень серьёзно: Таня, ты уже большая. Если помру, Володенька будет твой сын. Мама действительно боялась, что с ней это может случиться. Сердце у неё давно пошаливало. Что с ней было, когда началась война? Тогда говорили - "сердечный приступ". Что это значит? - мы не знали. Может быть инфаркт? тогда такого слова не было.

В это время многие терялись, не знали, что делать, рвались "домой" в Ленинград. Но мама точно знала, что надо делать. Ведь она помнила гражданскую войну. Это же недавно было - всего 20 лет назад. Она тогда приняла на себя ответственность за семью, за младших братьев-сестер. И сейчас она знала, что главное - запастись продуктами, что с каждым днем будет труднее.
И мама организовала заготовку. Мы покупали на базаре "ливер" (легкие, печенку, сердце), варили, проворачивали через мясорубку, добавляли этот бульон в паштет и замораживали. Холодильников не было тогда вообще, но морозы в Вятке наступили очень скоро.
Однажды мама обнаружила в хозяйственном магазине кедровое масло, очищенное. В хозяйственном? Да! Оно предназначалось художникам, для разведения красок. Мама купила бутылочку, мы распробовали - вполне годится. И мы скупили в этом магазине весь их запас. Не так уж и много: 92 бутылочки.
В Вятке школьные здания были заняты госпиталями - сюда привозили раненых. А классы размещали в самых разных помещениях. Юра учился в фойе кинотеатра. Мой 8-й класс был в помещении мастерской по починке обуви. Места там было мало, поэтому занятия проходили в четыре смены. Моя смена была четвертая: с 7 вечера до 12 ночи.
Возвращаюсь из школы. Ночь, звезды, мороз. Снег скрипит под ногами, громко, просто на весь город. Иду через базарную площадь. Днем там народ, а ночью - никого, тишина.
И вдруг - запах горячего хлеба, просто оглушаюший запах. Для голодного желудка непереносимо вкусно. Откуда? Догоняет меня санная повозка. Лошадь везет большие сани, на них - громадный ящик с хлебом, везут его в магазин, продавать будут утром. Но этот запах! И у меня как будто сон - я "вижу", как я догоню сани, открою дверцу этого ящика и схвачу две - только две - буханки... Но конечно, это только мечта, только сон наяву. Никуда я не бегу, не догоняю этот горячий хлеб. Не могу же я его украсть. Но могу же я помечтать...

Школа, 8 класс.
Анатомию прочитала за пару дней в начале года - а что там учить, там и так все ясно. Это вам не математика и не язык. Анатомия и Физиология дополнялась медицинскими упражнениями. Как делать перевязки. Как переносить раненых. Что-то было и про сельское хозяйство. Знали бы мы, что придется в поле работать - кое что старались бы выучить получше. Очень дружно мы не хотели учить немецкий. "Вражеский язык". "Мы его ненавидим". Это конечно чистой воды спекуляция. Если есть шанс чего-то не учить - как упустить такую возможность.

Выковырянные
О великий и могучий. Если он переиначит умное заграничное слово, вроде "эвакуированные", которого не произнести русскому человеку - получается в точку. Конечно, мы и есть выковырянные из родных мест.

Вдруг я открыла, что существует два главных типа людей: Местные и выковырянные. Вот, например, в школе нам давали, не "горячие завтраки", конечно, а по две маленькие серые кругленькие булочки, грамм по сто каждая. Без карточек!! Для нас, выковырянных - это ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПАЁК. А местные стали кидаться этими булочками, как бывало, в лагере - подушками. Просто так. Для смеха. Не по злобе. Они же не догадывались, что наши голодные глаза смотрят на булочки, дополнительные! без карточек! которые падают на пол! Еда - это не просто так. Это жизнь. А мамины гигиенические правила гласят: "что на пол упало - то пропало". Да и без того - мы ведь не можем унизиться и поднять то, что твой сосед по парте бросил на пол. Мы молча смотрим. Мы унижены. А я еще помню свой сырок с томатом, который вот так же бросила. Даже не на пол, а вообще.

Мама уезжает
Ну вот, все вместе, Володенька спасен, продуктами хоть и не очень, но запаслись. Но ведь взрослые всегда работают. Как же иначе. А что моим папе с мамой делать в Кирове? Они уехали туда со своим институтом, Палатой Мер и Весов. В Ленинграде все было понятно - они занимались созданием стекольных и цветовых стандартов. А тут, в Вятке? Делать было нечего. Но ведь война и надо помогать фронту! И мама пишет разным влиятельным людям. Наконец, решено.
- Я Еду в Пёстровку. Это в Пензе. Там завод оптического стекла. Пока поеду одна, а когда устроюсь там - заберу вас. А папа останется с вами. И сказала мне: "Если я помру, то помни - Володенька - твой сын".

Библиотека им.Герцена
И мы остались. Жили на Милицейской улице дом 50 (или 51?). Это деревянный двухэтажный дом. Дров нет почти. Дома холодно, и я уходила в городскую библиотеку. Это замечательное большое здание. Потом я узнала, что основал эту библиотеку Герцен , когда жил в Вятке. Он там был в ссылке. Губернатором работал.

Я решила, что мне надо прочитать книги классиков, которых я знала имена, но у нас дома этих книг не было. Прочитала всего Тургенева, Лермонтова, Некрасова, Гончарова. Сейчас не помню имен героев, не знаю сюжетов - но кажется, что представляю себе это время, конец 19-го века... Этих людей, как они ходят, как общаются, как говорят. Не так, как мы и даже не так как взрослые. Оказалось, что Лермонтов - это совсем другой мир, чем Тургенев-Гончаров. Обломова я не поняла. Что это за человек - ничего не хочет делать. Это невозможно представить. Так и лежать на диване целый день? Или всю жизнь? Байрона я не одолела. Очень понравился Лессинг. Почему-то потом мне никогда не попадалось это имя - Лессинг, Кто не знает - это пьеса о ростовщике, который дал взаймы деньги. А тот, кто взял - подписал обязательство. Что если не сможет отдать деньги - то отдаст фунт собственного мяса. Оба, конечно, надеялись, что до мяса реального - ха-ха! - дело не дойдет.
Но - дошло.
Не помню, чем дело кончилось. Это было уже неважно. А важна идея обязательства. Наверно, сказка о попе и Балде - о том же. Но в ней все как-то по-сказочному весело и не всерьёз. А фунт "мяса"? Это как - твое тело превращается в какое-то постороннее от тебя "мясо". И все в каком-то средневековом мраке происходит, нагнетается. И нет выхода. Нет выхода.
Обещал - отдай.

В библиотеке занимались курсанты Военно-медицинской Академии. Помню, они всегда брали огромные альбомы с нарисованными органами тела. В том числе - неприличными органами. Это все были молодые красивые мальчики. Что делать - эти органы, наверно тоже как-то болеют. Но это ужасно неприлично.
В городе говорили, что они получают хороший паек: 25 грамм сливочного масла! У нас сливочного масла не было. Но им надо - ведь они окончат свою Академию и пойдут на фронт. Им нужны силы. Там врачи работают день и ночь...

Ножки мои, ножки
В городе стали давать без карточек суп с галушками и костный бульон. Но надо было в очереди постоять, часа два. А зима была жутко морозная. И вот ножки мои простудились. Не заморозились, а простудились - распухли, воспалились, болят, ходить не могу. И вот папа меня, такую большую, взрослую, 15 лет! тяжелую, на саночках стал возить в больницу - это куда-то в гору. Там меня грели по всякому - горячей лампой, горячей ванной. И все прошло. Но, думаю, не на 100% прошло. Потому что силы в моих ногах больше никогда уже не было. не только теперь, когда мне девятый десяток - а и тогда, когда было 20-25.

Черемша
Но вот и весна наступила. Оказалось, что за Вяткой рекой, в лугах есть черемша - дикий чеснок. Он очень рано выпускает свои жесткие "перья", похожие на зеленый лук. И девочки старшие, Алена-Ксана, стали ходить за реку, собирать. Алена ходила на базар, продавала, и даже накопила денег на буханку хлеба!

Вниз по Вятке реке
Кончился учебный год. Всех учеников, с 5-го класса направляют в колхозы. Мы едем, отдельно, каждый со своим классом. Погрузили нас на баржу и буксирчик тянет на юг, вверх по течению Вятки-реки. А навстречу нам - другие буксиры тянут другие баржи. Там - люди. Говорят - это беженцы из Сталинграда. А мы и не знали, что фронт дошел до Сталинграда...
Проезжаем город Советский. Потом - Уржум - это знакомый город. Мама и ее братья-сестры жили там в голодном 1919 году. А еще была книжка про детство Кирова - он родом из Уржума. Вспоминаем.

Деревня Муша
Высаживаемся и едем куда-то вглубь страны. Мы будем жить в Муше. В деревне МушА с французским таким ударением. В МушЕ. Кормить нас будет колхоз, хлеба в день по буханке на человека. Буханка - круглая такая, деревенской выпечки. Что еще мы ели - не помню, а хлеб этот помню. Самое трудное - это разделить его на три части, а не съесть сразу.

Лен теребить
Это первая была наша работа. Мы не знали, что это значит - теребить. Оказывется, лен надо не срезать, как рожь - а выдергивать. Он выдергивается легко, но стебли такие жесткие что пальцы разрезать ничего не стоит. Самое трудное - что в наклонку. А мы не привыкли. Через полчаса уже спину не разогнуть. Бригадирша отмерила нам каждой делянку - норму за день. Говорит
- Я вам пока половинную отмерила. Как применитесь - полную задам.
Потом рожь жали, серпом. Девочки боялись cерпа. В школе мы учили стихотворение Некрасова, там "баба порезала ноженьку голую, некогда кровь унимать". А здесь бабы так ловко управлялись серпом, что им порезаться никак невозможно. Какая-то неумёха Некрасову попалась. Я тоже серпа не боялась. Потому что в школе на уроках, когда скучно, вырезала узор на карандашах опасной бритвой. Хоть и называется "опасная", но это только для тех, кто не соображает.

С нами, со школьниками была учительница, незнакомая. Молодая, маленькая, тощенькая, неумелая. На все работы она тоже ходила, но получалось у нее хуже всех. Было ее очень жалко, как больного ребенка.

100 пудовый урожай
Рожь стояла высокая, густая, зеленая еще. "Сказать нельзя, но сто пудов будет". Сто пудов - с гектара. Сто пудов - это полторы тонны примерно. 1600 кг. А в гектаре 10 000 кв метров. Вот прикидывем, сколько метров, сколько зерна, сколько поклонов серпом, сколько... чтоб получилась буханочка теплая, вкусная, ничего нет вкуснее, и хочется съесть ее сразу.
За несколько дней рожь пожелтела вся. Бригадирка ходила. Сорвет колосок, пожует - нет, не готова еще. Молочная.
Но вот и готова. Нам снова дают урок. Показывают, как жать, как снопы вязать, как копны ставить, чтоб не осыпалась, чтоб от дождя не промокла. Смотрим. Слушаем. Стараемся. Древняя технология, бережная. И зерно не осыпается и солома не мнется. Ведь солома - это еще и новая крыша, мятая не годится. Не то что комбайны эти - и солому помнут и зерно осыпается и керосином на поле воняет...

Молотьба и рябина
И молотить пришлось. На бугорке одном - четыре столба и крыша. Молотилка и веялка под ней. Кто ручку крутит, кто снопы распутывет и в молотилку сует. Молотилка - самая опасная женская работа. Рядом с этой молотилкой - дерево рябина. Ягоды крупные, розоватые. Горькие конечно, не не очень. Есть можно. Едим и домой прихватываем. Очень вкусно.

Деревенские мужчины
Мужиков настоящих в деревне совсем не осталось. Или старики, или дети. Подростки, которым уже по пятнадцать - парни уже считаются. За нами, городскими, ухаживают. Угощенье вечерами в окно бросают: семечки, турнепс. Турнепс - это "кормовая культура". Для скота. На вкус - редиска, по форме - морковка, по весу - килограмм а то и два в штуке. Вкусно до невозможности. Сочная и не такая горькая как редиска. Ухажеры частушки нам поют. Неприличные до смеха. Помню их, но не решаюсь написать.
Одного "мужчину" я забыть не могу. Он еще и не парень даже, ему лет 12, а на вид - 10. Отец убит на фонте, мать инвалидка, работать не может, младше него еще трое. Он их кормилец. Всю мужскую работу работает - и с лошадьми, и всё. Красоты - ангельской. Есть картина "Портрет сына" у художника Тропинина (который сам был крепостной). Такой же ангельской неземной красоты мальчик. Крестьяский сын. Но у того - был отец. А этот наш - сам кормилец. В деревне его уважают и величают по отчеству. Самостоятельный. Мужик. 12 лет.

Баретки
Лето коротко. Сентябрь пролетел, а полевые работы еще не кончились. В Ленинграде нам велели брать с собой сандалии. Но я взяла то что было - баретки. Кто теперь знает, что это такое. Это по форме мужские полуботинки, но не из кожи или чего-то похожего - а из "брезента", тряпки, отдаленно похожей на брезент. И как-то незаметно оказалось, что брезент этот рвется, пальцы лезут наружу. Надо бы поберечь обувку - домой-то в октябре. Начинаю беречь в сентябре, когда уже и беречь то там почти нечего. Хожу босиком. По стерне. Кто знает, что это - а это засохшие жесткие острые палочки, которые остались от сжатой ржи или того хуже - от клевера. Они торчат и ногу протыкают запросто. Ходить приходится как на лыжах, чтоб не сверху наступать на "гвозди" эти, а сгибать их.
Сентябрь. Вятская земля - еще не Сибирь, конечно, но с утра уже иней. вот и бежишь по колючкам по инею босиком, бережешь драные баретки.

Вверх по Вятке
Конец лету. Подсчитываем заработанные трудодни. Сколько получим на них и чего - неизвестно. Председатель говорит:
- Не беспокойтесь, вы все свое получите. Адреса ваши я записал. Сколько на трудодень - узнаем, когда рассчитаемся с государством.

Домой! На подводах к Вятке реке, потом опять на баржу с буксиром до Котельнича. А там всего сто км до Вятки бывшей, до Кирова - поездом. Едем. Вниз по течению - веселей. Однако, холодно.

Котельнич
В Котельниче дали нам товарный вагон. Прицепили к какому-то поезду. Едем.
Ночь. Вообще-то название этих вагонов - теплушка - вроде бы намекает на какое-то отопление. Но его нет, конечно. Сидим кучкой, "греем" друг дружку. Подремываем. Опять остановка. Где мы? Темень.
Что-то очень уж долго стоим. Открываем дверь. Мокрый снег валит, вагон наш никуда не прицеплен, стоит одиноко.
Ничего себе положеньице! Теребим бедную нашу учительницу. Хотела она как-нибудь отбиться, подождать до утра. Но мы уже не можем. Дом-то близко. Пошла она искать кого-нибудь. Нашла. Прицепили. Еще постояли. Поехали.
Вот и Киров. Пять утра. Мокрый снег лежит, сантиметров 20. Пальчики мои из бареток выглядывают. Большой - в свою дырку, мизинчик - в свою. Выпрыгиваю - плюх! - снег сантиметров 20 пополам с водой. Иду домой на Милицейскую, 50. Надо сказать что ноги мои натренировались по холоду. Горячие - или это уже воспаление какое-нибудь?
Вот и наш дом. Папа встречает.
- Бедная моя девочка, давай скорее я твои ножки погрею!
- Что ты папа, все в порядке. Они горячие, смотри.
Папа один дома. Все уже уехали с мамой в новое место: Завод-Сарс. Мы тоже поедем. Вот только дождемся Сережу.

<< Т.Г.Раутиан: КУБА, БЛИЖНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ 1972-731. ГАРМ 1950>>

Add your opinion

Your name:
Your email:
Your opinion:
Please enter number shown on the picture:

All feedback

Latest feedback:
Gallery

(c) 2008-2012. Contact me