Главная
Новости
Ссылки
Гостевая книга
Контакты
Семейная мозаика

Елизавета Михайловна Спиридонова: О ВОЗВРАЩЕНИИ В СССР

Глубокоуважаемый Григорий Федорович!

(...) Нам в Аргентине больше всего вреда делали те наши люди, которые уехав на Родину, потом вернулись и возвращаются в Аргентину. Арестовывая наших людей, товарищей Кривдина, Виниченко, Барвинского и других, аргентинские власти больше всего ставили нам в вину то, что нашей печатью мы способствовали репатриации.

(...) Я ехала сюда с радостью и открытым сердцем, чему я думаю, Вы верите, но, к сожалению, мои первые шаги по родной земле не были ни радостными, ни легкими. Конечно, я не поеду обратно, не побегу в аргентинское консульство, даже если будет решено меня за что-то покарать (но за что?), я отнесусь к этому как к обидной ошибке, маленькому пятнышку на светлом фоне советской жизни. Но делу репатриации такие ошибки все-таки не способствуют, и конечно не служат делу мира и дружбы между народами.

Когда человек едет домой в радостном возбуждении от предоставленной ему возможности ступить на родную землю, а его встречают мордой об стол, то, как бы ни были крепки его убеждения, этот холодный душ способен если не потушить, то во всяком случае убавить огонь его энтузиазма. Думаю, что вообще человеческий энтузиазм это тоже вид энергии, который, к сожалению, еще не научились использовать и часто его, как блестящий, но не нужный фейерверк, выпускают в воздух, в то время как при должном использовании он бы мог принести богатые плоды. Так и встреча в Бресте. На мои убеждения она ничуть не повлияла, но написать ликующей статьи о моем приезде на Родину и о чудесном майском празднике в Москве я не могу, слишком еще живо впечатление от допроса и обыска в Бресте.

Выехала я из Буэнос-Айреса 4-го апреля пароходом "Федерико С" до Генуи. Из Генуи, куда я прибыла 20 апреля, я отправилась в Париж, где находится муж моей дочери, художник Мигель Давила, получивший стипендию от аргентинской Академии искусства. (...)

В понедельник я была в советском консульстве в Париже и согласно их указаниям во вторник приобрела спальное место и в тот же день (вторник 24-го апреля) выехала в Москву прямым вагоном Париж-Москва. Нужно Вам сказать, что в Буэнос-Айресе я в ноябре жестоко разбила себе спину и шею, у меня были вывихнуты шейные позвонки, что и до сих пор дает себя знать. Этим и объясняется мое желание ехать с некоторыми удобствами и избежать пересадок.

Ехала я в самом радостном и приподнятом настроении. В одном купе со мной ехала из Германии русская, жена немца, которая очень боялась, чтó будет на советской границе. Я всю дорогу рассказывала ей о моей чудесной поездке по СССР два года тому назад, о том что здесь царит свобода и бояться совершенно нечего. Увы, брестские власти опровергли ярко на практике все, что я ей говорила. В Бресте я предъявила свои документы и открыла для осмотра чемоданы. Было у меня два паспорта – аргентинский "но аргентино" и советский загранвид на жительство (…)

Радуясь приезду на советскую землю, я поспешила предъявить на границе оба паспорта, чтобы сдать аргентинский и ехать дальше по советскому. Это была моя ошибка. Вообще моя абсолютная честность и излишняя искренность сослужили мне на этот раз самую плохую службу. Я считала, что именно здесь в Советском Союзе можно уж ничего не прятать и быть искренней. Мне сказали, что ехать я дальше в этом вагоне не могу, должна сойти.

У меня было уплачено все до Москвы. Было час ночи. Темно. Вагон далеко стоял от перрона, а я плохо вижу. Я просила оставить меня в вагоне. Но нет. Конечно, я подчинилась. Ждали инспектора по репатриации Бородулина М.Т., наконец он пришел. Я его просила отпустить меня. Но нет. Он приказал мне выходить окончательно из поезда и взять мои вещи. Поезд уже готов был отправляться. Он приказал мне войти обратно в вагон и указать мои чемоданы. Я срочно складывала достанные вещи. Меня торопили… "Я не могу прыгать, – сказала я, – потому что я плохо вижу". Только тогда кто-то догадался подать мне руку. Милый наш проводник сунул мне в руки забытую кофточку. Пассажиры кричали: "Но почему, почему?" У моей спутницы лицо стало белее мела, а глаза округлились от ужаса.

С часу ночи до трех Бородулин водил меня по пустому и темному Брестскому вокзалу. В три ночи отправил "отдыхать" в комнату матери и ребенка. Спать, конечно, я уж не могла. Старалась успокоиться и убедить себя, что все происходящее странное и печальное недоразумение.

В девять утра мне было приказано спуститься вниз в зал. Пришел Бородулин и начался допрос. Это был допрос сравнительно мягкий. Затем он сказал мне, что я должна буду "беседовать" с каким-то другим товарищем (...) Методы допроса у него те же, что были у перонистов в Аргентине: привести человека в абсолютно негодное состояние, когда он готов на все только бы избавиться от допроса. Несомненно он талантливый следователь по уголовным делам. Я все время вспоминала мрачное время Перона, когда меня столько раз таскали на допросы. Мои уверения, что я много раз подавала свою автобиографию в Посольство в Буэнос-Айресе, ссылки на Вас, что Вы меня знаете, ничего не помогало (…) Они превыше всего и действуют по принципу «тащить и не пущать». (...) Ему нужно было знать все про меня от рождения до приезда в СССР. Полный синодик за здравие и за упокой. Сначала он довёл меня до слез, потом меня стало кидать в жар, потом у меня перед глазами пошли тёмные круги и я просила, чтобы он меня отпустил, чтобы ему не пришлось вытаскивать меня из кабинета. Тогда он дал мне подписать лист о регистрации (...) Допрос прекратился и он попросил меня рассказать ему теперь об Аргентине. Я отказалась: было два часа дня. Прошла бессонная ночь и с вечера я была не евши. (...) К четырём часам мне приказано было спуститься в зал. (...)

Допрашивающее меня начальство тоже находилось в зале. Они посоветовались между собой и вызвали какого-то специалиста по осмотру чемоданов. И начался разгром моих чемоданов. Было вытащено все, что там было печатного или написанного, все, что я прятала от аргентинских властей и не пыталась прятать от советских . Прекрасные испанские книги, рекомендованные аргентинскими коммунистами для перевода; стихи Альмафуэрте, посланные Кларой, которая здесь училась Кузьмищеву в Комитет культурной связи с латино-американскими странами; моя испанская грамматика с неправильными глаголами, физика на испанском языке, посланная парагвайским коммунистом Герра своему сыну, студенту университета Лумумбы. Статья доктора коммуниста Бауэра, адресованная профессору Вышинскому о безболезненных родах (…) Вырезки из газет, характеризующие положение в Аргентине, портфель с газетой «Ла Марча» из Уругвая, все было забрано. Я с ужасом и отупением смотрела на этот разгром. Наконец они нашли у меня молитвенник издания 1901 года в малиновом бархатном переплёте с золотым крестом, золотым затвором и золотым обрезом. Храню его как редкость. Они отдали мне его со словами: "Вы старая, Вам разрешается молиться".

После этого Бородулин взял из кассы 35 рублей и велел мне расписаться в их получении; на руки мне передал 24 рубля, 3 р. 30 коп., уплатил за мой билет до Москвы. Так как мой билет прямого следования Париж-Москва, конечно, пропал. Остальные деньги оставил у себя для уплаты за мой багаж, который он распорядился задержать в Бресте, несмотря на то, что мной он был отправлен пассажирской скоростью Париж-Москва. (…)

Затем Бородулин заставил меня подписать "доверенность" на его имя, что я "доверяю" ему досмотреть мой багаж. Я стала было отказываться, но тогда он предложил мне остаться в Бресте вплоть до получения и осмотра моего багажа. Осмотр моего багажа, где имеется полторы сотни книг на четырех языках и множество бумаг и записок, собранных мной с целью написать книгу об эмиграции и путях возвращения на Родину "Торными тропами" или "На грани двух миров", не такое простое дело, и мне бы очень хотелось если только это возможно, чтобы бумаги эти разбирались в Москве и чтобы я могла дать по этому поводу соответствующие пояснения. Есть у меня и ценные старые издания, которые я собиралась передать здесь учреждениям, интересующимся старыми книгами. Все это во власти Бородулина и его начальства и когда я об этом думаю, меня мороз по коже п<р>обирает, хотя я прекрасно понимаю, что в сравнении с мировыми проблемами все это сущие пустяки.

Наконец, после 18-ти часового мучительного пребывания в Бресте, то есть вернее на Брестском вокзале, я очутилась в милом советском поезде среди милых советских людей, услышала по радио советскую песню. Ласковая проводница дала нам чаю и не дождавшись ночи я заснула мертвым сном; брестский кошмар остался позади.

Буду вам чрезвычайно признательна, если можно будет избежать потери моего литературного багажа и тех поручений, которые доверили мне наши друзья, в полной уверенности, что все это трудно вывезти из Аргентины, но легко привезти в Советский Союз. Думаю, что тушители энтузиазмов делают недоброе дело.

Ставлю себя и все мои книги и бумаги в полное распоряжение советских властей и выражаю самое горячее желание быть и здесь полезной Родине и делу мира и дружбы народов, как я была и там.

Прошу Вас извинить меня за беспокойство и принять мой самый сердечный привет и выражение глубокого почтения

Москва 3-го мая 1962 г.

РО РГБ фонд 587 картон 10 ед.хран. 18 лл.1-6




<< ДОКУМЕНТЫ Ио.Ио.Елизавета Михайловна Спиридонова: МОЙ ПРИЕЗД В СОВЕТСКИЙ СОЮЗ>>

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:
Введите число, изображенное на картинке:

Все отзывы

Последние отзывы:
Фотогалерея

(c) 2008-2012. Контактная информация